Мир волшебства - Бьюла Астор

Норман сидел, закрыв лицо руками. Его плечи вздрагивали. По щекам текли слезы.

— О, Норман, — выдохнула Виктория, стряхивая с себя оцепенение.

Она бросилась к нему, обняла за плечи. Норман попытался высвободиться, но она лишь крепче прижала его к себе.

— Все хорошо, — солгала Виктория, и из ее глаз полились слезы. — Все хорошо, Норман.

— Нет, Виктория, — пробормотал он. — Все ужасно. Я чувствую себя так, словно схожу с ума.

— О, нет. Ты… ты просто запутался.

Несколько секунд он молчал. Его плечи перестали вздрагивать. Он уже не старался вырваться из ее объятий и лишь со злостью ударил себя по лицу.

— Я многого не помню, Виктория, — проговорил он.

— Я знаю, — нежно ответила она.

— Очень многого. Я не могу вспомнить ни одной написанной книги. Я не могу вспомнить, как ты выглядела, когда мы поженились. И даже самой свадьбы. Сегодня, прошлой ночью… Мне кажется, что все это было в первый раз. Как будто раньше я только мечтал о тебе, и внезапно мои грезы сбылись.

— Норман.

Виктория произнесла его имя как обещание и глубоко вздохнула. Надо сказать ему правду, ведь ему кажется, что он сходит с ума. Она не может позволить, чтобы он продолжал в это верить. Это еще больше все запутает.

Однако Норман заговорил раньше, чем она успела вымолвить хоть слово.

— Ты спрашивала меня, кто такие Джеймс, Майкл и Мэри. Но я не знаю, Виктория. Не знаю. Я вижу их лица, слышу их голоса, но не представляю, кем они были для меня. И в то же время я уверен: эти люди не плод моего воображения.

Он вздохнул и, пытаясь сдержать слезы, уставился в потолок. Глаза его часто заморгали.

— Я записал кое-какие воспоминания о них. Эти записи привели меня в ужас. Мне известно многое: какие-то детали, повседневные мелочи — больше, чем о нас с тобой, о тебе, о Пите, об этом доме. Я ничего не знаю об этом проклятом месте.

Виктория смахнула слезу и, прежде чем он ее перебил, сказала:

— У тебя потеря памяти.

А Норман продолжал так, словно она ничего не говорила.

— Я писал и писал. Казалось, каждое слово приближало меня к ним, однако я не могу увидеть себя в тех эпизодах, которые всплывают в памяти. Но это был я. Мое лицо, мои руки, но… не мой разум.

Он высвободился из ее объятий и направился к двери.

— Случалось ли тебе просыпаться и не знать, где ты находишься? Когда комната, кровать — все, что тебя окружает, кажется менее реальным, чем сон?

— Да, — прошептала Виктория.

— Именно это сейчас со мной и происходит. Я как маленький ребенок, который ущипнул себя, чтобы узнать, проснулся он или нет.

Норман повернулся — измученный человек, чью душу терзают злые духи, напоминающие о жизни, которую он хотел забыть.

— Помоги мне, Виктория. — В его голосе звучала боль. — Помоги.

В глазах Нормана, устремленных на Викторию, застыли скорбь и безграничное доверие. Однако где он, тот чудодейственный бальзам, способный залечить его раны и избавить от страданий? Виктории оставалось лишь обнять этого человека с нежностью и любовью и крепко прижать к себе, дав почувствовать, что он не одинок.

— Я здесь, Норман, я с тобой. Я люблю тебя.

Это было все, что она могла ему сказать.

Он прильнул к ней так, словно она была последним деревцем на не защищенной от ветра равнине.

— И я тебя, Виктория. Боже правый, как я люблю тебя!

В эту ночь на побережье обрушился холод. Ледяной ветер хлестал по деревьям, срывая листву. Ветви стучали в окна, будто ища защиты. Кричали пеликаны. Их привычное убежище, тростник, метался на ветру, заставляя птиц искать более спокойное место для ночлега. С ужасным скрипом терлись о причал катера, влекомые буйной силой прибывающей воды.

В доме под шерстяным одеялом, уютно уткнувшись в теплое, гибкое тело Нормана, Виктория прислушивалась к звукам приближающегося шторма. Ей казалось, что это лишь эхо бури, разыгравшейся в ее сердце.

Виктория помогла Норману поскорее заснуть, и ее измученная душа, наконец, обрела покой. Кто знает, может, завтрашний день все изменит и даст передышку в потоке безумия.

Сама она не могла уснуть. Ее будущее зависело теперь от этого страждущего. Виктория не была Матерью Терезой. Она не хотела приносить утешение ради утешения. Она любила этого человека и понимала, насколько глубоко он проник в ее жизнь. Он, словно дьявольское, прекраснейшее из вин, заставлял ее чувства кипеть, а сердце биться сильнее. Но от этого она не становилась счастливей, да и не могла стать.

Она влюбилась. Влюбилась безнадежно. И если бы сейчас он покинул ее, она не стала бы тешить себя иллюзией, что он думает и помнит о ней. Она никогда не вздрогнет, услышав звонок телефона, ее сердце не забьется в радостном ожидании встречи с любимым, потому что он никогда ей не позвонит и никогда не узнает, как она ждала хоть намека на взаимность.

После того, как Норман уснул, сжимая подушку и шепча во сне ее имя, Виктория спустилась вниз. Чтобы защитить дом от надвигающегося шторма, она проверила, хорошо ли закрыты все окна и двери. Покормив Макса, выпустила его и долго смотрела, как он носится по лужайке.

Макс любил холодную погоду и теперь наслаждался ею, преследуя в слабом лунном свете тени быстро летящих облаков. Его уши задорно развевались на ветру. Когда он, наконец, вернулся домой, свесив набок язык, глаза его горели азартом погони. Он плюхнулся на ковер и стал бить по нему хвостом, ведя своеобразный рассказ о своих маленьких приключениях.

Прошло уже несколько часов, а Виктория так и не могла уснуть.

Норман чуть шевельнулся и пробормотал во сне: Мэри. В его голосе слышалась скорбь, а лоб прорезали глубокие морщины.

— Ш-ш-ш. — Виктория погладила его по щеке и прошептала несколько ласковых слов.

— Не оставляй меня, — проговорил Норман.

Но она так и не поняла, к кому были обращены эти слова: к ней или к его умершей жене.

Будет ли он звать Викторию, когда память вернется к нему? Будет ли умолять ее остаться с ним, любить его? Или она станет для него мечтой, скрытой в туманном будущем? Заставит ли Нормана запах духов Виктории когда-нибудь повернуть голову в надежде увидеть ее? Может быть, глядя на ту, другую женщину, он вспомнит о загородном доме, о сером осеннем дне и о той, которая любила его. Но имя он не сможет назвать, а лицо ее будет являться только во сне. Внезапно Виктория вздрогнула: сильные руки сжали плечи, а губы прильнули к ее затылку.

— Я люблю тебя, — пробормотал он.

Чувствуя, что объятия не ослабевают, Виктория повернулась к Норману. Глаза его были открыты и ясны.

— Я тоже люблю тебя, — проговорила она.