Сад радостей земных - Джойс Кэрол Оутс

Клара поглядела на заднее сиденье. На полу валялась задубевшая от грязи коричневая перчатка, Клара перегнулась, подняла перчатку, потом села на нее – больше спрятать было некуда.

Хозяин машины вернулся с тремя бутылками апельсиновой. И уже за баранкой, правя одной рукой и громко, с удовольствием покрякивая, выхлебал воду до дна. Девочки торопливо, будто боясь, что у них отнимут, выпили свою порцию.

– Хорошо в жару, верно? – сказал он, отдуваясь.

Они уже подъезжали к городу. В глазах Клары и Розы это был очень большой город. Его кольцом окружали дома, ничуть не похожие на фермерские, и еще здания, в которых, судя по всему, ничего не выставляли на продажу. Замелькали участки невозделанной земли, потом опять дома, заправочная станция, железнодорожный переезд, и вот с подъема открылась главная улица – по обе стороны ее, друг против друга, поднимались старые здания из красного кирпича.

– Вы не сказали, куда вам, девочки. Верно, в кино, голову прозакладываю.

– Ага, – сказала Роза.

– Любите кино?

Он вел машину все медленней. Потом остановил. Клара удивилась: вокруг, в общем-то, но на что было смотреть. Только что переехали через железнодорожные пути и очутились на огромном пустыре, заставленном старыми автомобилями.

– Кино начнется только в пять, у вас еще прорва времени. Вы славные девчоночки. Хотите поглядеть мой дом?

Они сидели и молчали. Наконец Роза сказала осторожно:

– Нам надо по-быстрому домой.

– А это очень быстро – по-быстрому? – спросил он громко и словно бы шутливо. Он говорил, а сам прижимался к Кларе. – Вы ж только приехали в город, сразу назад не поедете, верно?

– Мне надо чего-нибудь ногу полечить, мне ногу больно, – сказала Клара.

Она откачнулась, прислонилась к Розе, чтоб держаться подальше от него.

– Разве нога болит? – удивился он.

– Прямо горит вся, – сказала Клара. Она почувствовала, что Роза слушает с удивлением. Она и сама не знала, что говорит, но ее голос будто знал это без нее. Он звучал так спокойно и продолжал помимо ее воли: – Я вчера упала, так больно было, я даже заплакала.

– Вон как, даже заплакала?

И этот человек мягко накрыл рукой колено Клары. Она уставилась на его руку. С тыльной стороны рука поросла черными волосками, и ногти обломанные, грязные; и все-таки почему-то эту руку жаль. – Не годится такой девчоночке работать в поле. Против этого, знаешь, есть закон. Твоего отца за это могут засадить в тюрьму.

– Никто моего отца в тюрьму не засадит, – яростно возразила Клара. – Он всех убьет. Он уже раз убил одного дядьку. – Клара посмотрела ему в лицо: как-то этот человек отнесется к такой новости? – Убил ножом, только мне не велели про это болтать.

Он улыбнулся – дескать, не очень-то я тебе верю.

– Мне не велели болтать, – повторила Клара. – Моего папку отпустили, потому что он в своем праве, тот дядька первый начал.

Она поглядела на хозяина машины. Странное чувство нахлынуло на нее – словно все позволено и ничего не страшно, даже голова закружилась. Она встретилась взглядом с этим человеком и медленно улыбнулась, и сама чувствовала, как медленно раскрываются губы, так, что зубы видно. Минуту она и хозяин машины смотрели друг на друга. Он снял руку с ее колена. Происходило что-то странное, а что – Клара не понимала. Как будто она что-то делала, не давала чему-то кончиться. Солнце горело, слепило глаза. А потом она забыла, что же это она делает, все вышло из ее власти, и улыбка погасла. Она опять стала просто девочкой. И прижалась к Розе, чтоб не ощущать запаха этого человека.

– Теперь мы вылезем, – сказала она.

Роза подергала ручку дверцы.

– Не просто открывается. Тут есть фокус, – сказал хозяин машины. Лицо его блестело от пота, он все смотрел на Клару. – Чтоб открыть, нужна смекалка…

– Не открывается, – пробормотала Роза.

– Тут есть один фокус…

Клара старалась не дышать, лишь бы не вдыхать его запах. Он перегнулся, подергал ручку, притворяясь, будто не может открыть.

– Откройте! – сказала Роза.

У Клары до того колотилось сердце – она слова не могла выговорить. Он виновато улыбнулся ей, наклонился так близко, что щекой коснулся ее щеки, и наконец открыл дверцу. Роза выскочила из машины. Клара хотела выскользнуть следом, он придержал ее за руку повыше локтя.

– Послушай, детка, сколько тебе лет?

Клара запустила ногти ему в руку. Он сморщился от боли и разжал пальцы.

– Старый черт! – крикнула Клара и спрыгнула наземь. – Дерьмо поганое! На, держи свою рвань!

Она швырнула перчатку ему в лицо и пустилась наутек. Девочки перепрыгнули через придорожную канаву и с хохотом побежали в поле. Роза бежала впереди, Клара слышала – она хохочет.

Они спрятались за какой-то старой, разбитой машиной. Человек, который их подвез, все еще не уезжал. Клара следила за ним, выглядывая из-за пожелтевшего, в трещинах ветрового стекла. Он высунулся из своей машины и озирался, точно пес, потерявший хозяина. Клара зажала рот кулаком, чтоб не смеяться.

– Думаешь, он пожалуется в полицию? – спросила Роза.

– Пускай попробует, мой папка его убьет.

Наконец он захлопнул дверцу и поехал дальше.

Было тепло, солнечно. Девочки уже забыли про того человека и осматривались по сторонам, готовые удивляться и радоваться. Вокруг были брошенные, отслужившие свой век машины – казалось, они приползли сюда и, последних сил и испустили дух; многие осели так низко, что решетки радиаторов, точно зубы, впились в землю. Девочки бродили по этому кладбищу, наклонялись, заглядывали внутрь – там были продавленные сиденья и рваная обивка. Один раз Клара влезла в мертвую машину, повернула баранку и зарычала, изображая работающий мотор. Попробовала посигналить, но гудок не действовал.

– У меня тоже будет такая машина, только настоящая.

Девочки все время улыбались, сами не зная чему. Здесь не пахло ничем плохим. Только слабо тянуло металлом да изредка бензином от случайной лужицы. Но никаких запахов гнили, помойки, сточной канавы. Кое-где летали стрекозы, но ни одной мухи. И в каждой машине оказывалось что-то незнакомое, на что стоило поглядеть. Тут были машины с откидным верхом – брезентовый верх весь в клочьях, наполовину содран, будто его кромсали ножами. Были старые грузовики, эти казались несчастней всех, словно крепкие, упрямые люди, которые вконец выбились из сил. Были машины красные, желтые, черные – краска облупилась, рыжела ржавчина либо поверху наложен был новый слой краски, так что получился какой-то третий, непонятный цвет и резал глаз, точно открытая рана. Клара жадно смотрела и не могла насмотреться. Вот они приехали в город и уже видят столько всякого, чего прежде не видывали. Стекла окон все пошли трещинами, будто в изумлении от чего-то шарахнулись; трещины то как паутина, то как застывшая рябь на воде. Клара смотрела, смотрела – и все у нее на глазах странно, удивительно преображалось. Кусок резины обернулся уснувшей на солнцепеке змеей. Царапина на боку машины – цветок, он вот-вот осыплется. В пожелтевшем окошке другой машины появилось лицо, точно под водой, никак не разглядеть, так бьет навстречу солнце, – и это она сама, ее отражение в стекле. Девочки смотрели во все глаза, ничего не пропускали. И поминутно расправляли на себе платья, вытирали ладони о подол, словно их пригласили в гости и они застеснялись – вдруг они выглядят не так, как полагается?