Загадки и тайны холодной войны - Леонид Михайлович Млечин

28 октября Хрущев сообщил американцам, что приказал демонтировать ракеты и вернуть их домой. Все кончилось. Кризис миновал. В нашей стране многие вообще даже и не узнали о том, что произошло.

Кеннеди обещал не нападать на Кубу и убрать из Турции ракеты «Юпитер». Это была победа Хрущева, но об этом знали только посвященные. В обмен Хрущев обещал забрать с Кубы ракеты. И весь мир увидел, как советские корабли разворачиваются и уходят. Это было зримое свидетельство поражения. Карибский кризис подточил власть Никиты Сергеевича. Товарищи по партийному руководству видели, как он признал свою ошибку и пошел на попятную. Советские военные были крайне недовольны тем, что им пришлось отступить, считали это унижением и полагали, что Хрущев просто струсил.

Через три недели Хрущев сорвался на выставке работ столичных живописцев в Манеже, кричал:

— Такое искусство народу не нужно! У меня внук лучше рисует.

17 декабря в Доме приемов на Ленинских горах устроили встречу руководителей страны с деятелями литературы и искусства. Разгромный доклад прочитал секретарь ЦК по идеологии Леонид Федорович Ильичев.

Хрущева несло, туалетная тематика захватила его воображение. Скульптору Эрнсту Неизвестному (который со временем поставит памятник на могиле Никиты Сергеевича) первый секретарь ЦК говорил:

— Ваше искусство похоже вот на что: вот если бы человек забрался в уборную, залез бы внутрь стульчака и оттуда, из стульчака, взирал бы на то, что над ним, ежели на стульчак кто-то сядет… Вот что такое ваше искусство. И вот ваша позиция, товарищ Неизвестный, вы в стульчаке сидите.

Так же по-хамски Хрущев говорил о других талантливых писателях и художниках, словно доказывая после Карибского кризиса свою идеологическую непримиримость. С нескрываемым раздражением он откликнулся на вполне невинную инициативу нескольких писателей.

На сессии Верховного Совета СССР три видных писателя (и депутата) — Алексей Александрович Сурков, Николай Семенович Тихонов и Илья Григорьевич Эренбург решили обратиться к коллегам по Союзу писателей с предложением прекратить внутренние конфликты и обвинения. Сурков сказал Эренбургу, что письмо подпишут также вполне правоверные писатели — Леонид Сергеевич Соболев и Максим Фадеевич Рыльский, с которыми он разговаривал, и попросил составить черновик.

«Мы считаем, — говорилось в письме, — что пришла пора покончить с холодной войной в писательской среде и установить в ней мирное сосуществование».

Слова о прекращении холодной войны и мирном сосуществовании вызвали приступ озлобления в партийном аппарате: такие мысли даже в голову не должны приходить советскому человеку!

Сначала письмо осудил секретарь ЦК Ильичев. Этого показалось мало. В первых числах марта в Кремле устроили встречу с писателями. Вновь вспомнили злополучное письмо. В первый день Ильичев критиковал Эренбурга, на следующий день Хрущев:

— Прошлый раз товарищ Эренбург говорил, что идея сосуществования высказана в письме в виде шутки. Допустим, что так. Тогда это злая шутка… Товарищ Эренбург совершает грубую идеологическую ошибку, и наша обязанность помочь ему это понять.

Слова первого секретаря ЦК относительно «грубой идеологической ошибки» были равносильны обвинительному приговору, за которым должно было последовать серьезное наказание.

27 апреля 1963 года Илья Эренбург отправил Хрущеву письмо с просьбой его принять. Уже немолодой писатель принужден был каяться за преступление, которого не совершал, и хотел оправдаться:

«Одно недоразумение я должен выяснить — вопрос о письме, в котором были слова «мирное сосуществование».

Говоря о «мирном сосуществовании», мы думали о товарищеских отношениях между советскими писателями, о ликвидации «групповщины», подписи показывали, что на этом положении сошлись очень разные люди. Жалею, что мы составили это письмо…

Должен прямо сказать — я никогда не придерживался идеи мирного сосуществования идеологий и не раз писал, что всеобщее разоружение не будет ни в коем случае означать идеологического разоружения, напротив, конец холодной войны поможет нам доказать превосходство нашей системы, наших идей над капиталистическим Западом. Да если бы я стоял за отказ от борьбы против идеологии капитализма, я был бы попросту изменником. Таким я себя не считаю. Я верю, что и Вы, Никита Сергеевич, относитесь ко мне как к товарищу и поможете мне выйти из создавшегося положения».

В Москве не подозревали, что американские военные тоже винили своего президента в слабости. Командующий стратегической авиацией генерал Куртис Лемэй говорил Кеннеди:

— Это самое крупное поражение в нашей истории, господин президент. Мы должны ударить по Кубе.

Этой ракетной историей Хрущев причинил Соединенным Штатам массу неудобств, но не добился никаких выгод для собственной страны. Он умел начинать кризисы, но не знал, как их разрешить. Результатом такой внешней политики была растрата ресурсов без всякой компенсации.

«Что ж Хрущев? — писал знаменитый режиссер Михаил Ромм. — Что-то было в нем очень человечное и даже приятное. Но вот в качестве хозяина страны он был, пожалуй, чересчур широк. Эдак, пожалуй, ведь и разорить целую Россию можно. В какой-то момент отказали у него все тормоза, все решительно. Такая у него свобода наступила, такое отсутствие каких бы то ни было стеснений, что, очевидно, это состояние стало опасным — опасным для всего человечества…»

Советские военные получили компенсацию за отступление с Кубы: началось ускоренное развитие ядерного потенциала с задачей — догнать и перегнать Америку.

В ноябре 1962 года министр иностранных дел Громыко говорил своим дипломатам:

— Необходим был шок, чтобы Соединенные Штаты почувствовали запах ядерной войны.

Его заместитель Василий Васильевич Кузнецов сказал своему партнеру на переговорах американцу Джону Макк-Лою:

— Вы, американцы, никогда больше не сможете поступить с нами подобным образом.

Тем не менее из Карибского кризиса были извлечены уроки. Выступая в Американском университете, Джон Кеннеди заговорил о необходимости сотрудничать с коммунистическими странами, призвал к созданию системы контроля над гонкой вооружений и объявил односторонний мораторий на надземные ядерные испытания.

Мировая общественность давно требовала прекратить испытания. В 1958 году в Советском Союзе провели серию взрывов и объявили о моратории на ядерные испытания. Мораторий объявили и Англия, и Соединенные Штаты. Когда Хрущев на сессии Верховного Совета СССР предложил прекратить ядерные испытания, президент Эйзенхауэр ответил:

— Если Советский Союз готов к переговорам, Соединенные Штаты могут остановить испытания атомной и водородной бомбы на один год.

Начались переговоры о полном запрещении испытаний. Но не договорились из-за разногласий относительно системы контроля. Ни Советский Союз, ни Соединенные Штаты всерьез не хотели отказываться от испытаний. Ядерщики в обеих странах разрабатывали новые взрывные устройства для разделяющихся головных частей индивидуального наведения, их надо было проверить. Поэтому от моратория отказались.

Американский представитель в ООН Эдлай Стивенсон обрушился на Советский Союз:

— Товарищ Хрущев создал свою гигантскую бомбу, цинично пренебрегая интересами Объединенных Наций. Тем самым Советский Союз