Школа на краю земли - Грег Мортенсон

Сарфраз был настоящим «хамелеоном» – как в одежде, так и в речи. Он не просто овладел грамматикой и словарем семи языков, но и знал многочисленные диалекты и говоры. В Кабуле он говорил на сухом и архаичном дари, а по мере продвижения в горы его манера изъясняться становилась проще. Можно сказать, что он, как грузовик, едущий под гору, «сбавлял обороты» – сложные конструкции уходили из его лексикона, а постепенно исчезал и сам дари, менялся то на вахи, то на бурушаски – язык его предков, выходцев из Вахана. А еще в запасе у него был пушту для областей восточнее Кабула, где преобладало пуштунское население, а также урду, пенджаби и английский для путешествий по Пакистану. Пожалуй, единственное, на что он не был готов ради мимикрии, так это отрастить бороду. Все остальное шло в ход – даже хитро придуманные сказки о своем происхождении и занятиях. Он беззастенчиво врал для того, чтобы слиться с окружением и соответствовать ожиданиям тех людей, с которыми общался.

Мне же оставалось лишь следовать его стилю поведения. Я копировал то, как он поджимает ноги, когда садится; таким же жестом брал чашку с чаем, даже следил за тем, куда направлен его взгляд. Конечно, я не обольщался и не думал, что «сойду за местного». Но все-таки, подстраиваясь под его мимику и жесты, я надеялся, что меня не будут воспринимать как явного чужака – богатого и самонадеянного американца, сующего нос не в свои дела. Так или иначе, суть не в том, мог или не мог я на краткий миг ввести кого-то в заблуждение относительно своего происхождения, а в том, что благодаря всем этим ухищрениям люди вокруг неведомым образом ощущали мою принадлежность их среде. По мере того как мы перемещались по стране, двигаясь на север от Кабула, наша стратегия на удивление хорошо работала. В немалой степени нам помогло и то, что Афганистан представлял собой плавильный котел, где вполне встречались белокожие мужчины с зелеными глазами, каштановыми волосами и европейскими чертами лица.

Еще одним способом избежать похищения был особый способ организации перемещения по стране. Это было нечто!

В Пакистане не было проблем с тем, как добраться из одного пункта в другой. Сулейман Минас, координатор работы ИЦА в Исламабаде, возил нас по городу на принадлежащей Институту «Тойоте Королле». А если необходимо было отправиться в горы Балтистана, мы полагались на наш двадцативосьмилетний полноприводный «Лендкрузер». Когда нашими машинами воспользоваться было нельзя, мы нанимали одного из пакистанских водителей, с которыми сотрудничали много лет и которых хорошо знали. Но в Афганистане все было по-другому. Мы не имели ни собственного транспорта, ни знакомых и надежных шоферов. Обычно приходилось нанимать машину прямо в пункте отправления, вверяя свою судьбу людям, о которых мы абсолютно ничего не знали.

Все начиналось с того, что Сарфраз шел в окрестности кабульского базара, где коротали время водители грузовиков и таксисты, и пытался договориться с ними, не раскрывая реального места назначения. Если собиралась группа заинтересованных, он осмотрительно сообщал им, что мы едем, скажем, в Мазари-Шариф, или Кандагар, или Бамиан – то есть называл любой город, но только не тот, в который нам на самом деле нужно было попасть. По завершении переговоров мы садились в автомобиль и заявляли, что наши планы изменились. При этом нужно было выдать минимальное количество информации о том, куда мы на самом деле направляемся – иногда мы просто просили подвезти нас в деревню в тридцати, сорока или пятидесяти километрах по той или иной дороге.

Выехав в нужном направлении, мы начинали внимательно присматриваться к человеку за рулем и следить, все ли благополучно вокруг. При малейшем подозрении все договоренности считались расторгнутыми. Если водитель задавал слишком много вопросов, или слишком долго говорил по мобильному телефону, или просто выглядел подозрительно, Сарфраз тут же заявлял, что нам необходимо выйти на ближайшей стоянке фур, чтобы выпить чашку чая. Там мы подыскивали новую машину, а затем Сарфраз возвращался к предыдущему шоферу, оперативно выгружал наши сумки прямо на парковке, выдавал водителю пачку купюр и посылал подальше. И мы снова продолжали путь, пока не приходило время внезапно распрощаться и с этим автомобилем. Безопасность для Сарфраза была во главе угла, и ради нее он мог поступать вероломно.

Кроме того, он предпочитал нанимать водителей «по национальному признаку», то есть выбирал тех, кто принадлежал к местной коренной народности, а также тех, кого хорошо знали окружающие. Это должен быть, в идеале, человек, которого узнают солдаты на блокпосту или бандиты на дороге. По мнению Сарфраза, коренным жителям должно быть хорошо известно состояние дорог, знакомы опасные участки пути и капризы местной погоды.

В целом его подход к организации переездов радикально отличался от той манеры путешествовать, которая свойственна многим представителям крупных гуманитарных и экспертных организаций. Большинство из них разъезжают на дорогих внедорожниках – новеньких и сверкающих, с тонированными стеклами, кондиционерами и трехметровыми радиоантеннами. «Эти антенны делают их идеальными мишенями для талибов», – объяснял Сарфраз. К тому же он считал, что люди, столь явно предпочитающие другой уровень комфорта, ставят себя выше народа, ради которого и от имени которого работают.

С наибольшим риском похищения или нападения мы столкнулись во время тридцатичасового переезда из Кабула в Бахарак. На этом отрезке пути Сарфраз особенно переживал за мою безопасность. Я мечтал получше узнать, чем живут обычные афганцы, и мне сильно мешали конспирация и прочие меры безопасности, предпринимавшиеся моим спутником. Мы и по сей день не сходимся с ним в этом вопросе, но впервые противоречия возникли во время одной из наших совместных поездок весной 2004 года.

Я, как всегда, покинул Кабул вечером, чтобы беспрепятственно проехать через туннель Саланг, который открыт для частного транспорта лишь по ночам. Только мы миновали его, как нанятый нами допотопный джип издал громкий скрежет, а от двигателя повалил дым. Водитель кое-как съехал с холма на холостом ходу. К счастью, неподалеку находилась небольшая придорожная автомастерская. Оттуда вышел слегка прихрамывающий мальчик лет одиннадцати. На его бритой голове криво сидела шерстяная шапка. Одет он был в грязный, весь покрытый пятнами машинного масла шальвар-камиз и вьетнамки. Парня звали Абдул, и он спросил, что у нас стряслось.

Получив ответ, Абдул с проворством акробата нырнул под капот. Не успели мы с Сарфразом слегка перекусить и выпить по чашке чая в ближайшей столовой, как маленький мальчик поменял радиатор и патрубки. Ремонт стоил тысячу четыреста афгани (около двадцати восьми долларов). Пока Сарфраз отсчитывал деньги, я попытался расспросить ребенка, кто он и что привело его в эти гаражи.

– Где твой отец? – поинтересовался я. – Сейчас почти полночь. Ты что, работаешь тут один?

– Я сирота из Пули-Хумри. У меня нет отца. Талибы уничтожили всю мою семью, – ответил он как-то буднично.

– А где же ты живешь?

– Прямо здесь. Сплю в прицепе фуры, где у нас хранятся запчасти, – он махнул рукой в сторону ржавого металлического контейнера.

– И сколько же ты зарабатываешь? – не унимался я, роясь в кармане, чтобы оставить ему чаевые.