Четыре подковы белого мерина - Наталья Труш

– Не знаю.

И тут же от души получил за «незнание» по почкам. Боль скрутила его, он понял, что никто с ним не шутит, и убедительно, насколько мог, рассказал, что схватили на улице, что находился в федеральном розыске и что, вероятнее всего, это как-то связано с тем, что полгода назад угнал машину, разбил ее и ждал суда.

Видимо, «маргарины» справились о нем где надо, информация подтвердилась, и от него отстали. Он был счастлив, когда о нем забывали, но иногда «маргарины» для развлечения принимались его воспитывать. После таких показательных выступлений Димка клялся в душе, что если он выйдет из «Крестов» живым, то больше никогда в жизни не совершит ничего, что может завести в «казенный дом».

Он думал о матери, которая, наверное, сходит с ума и не спит ночами. Скорее всего, она ничего не рассказала бабушке с дедом. И правильно сделала. Старые они, могут и не пережить этого.

Он сидел под самым потолком камеры на нарах и с тоской смотрел сквозь толстую решетку на волю. А она была так близка и так недосягаема! Там светило солнышко, которое не попадало в камеру, и катила крутую волну Нева. Волна разбивалась о борт маленького прогулочного катера, на котором гуляли по случаю ясного летнего дня и воскресенья беззаботные туристы, и до чуткого Димкиного уха долетал их счастливый смех. А от ветерка трепетал, как флажок, привязанный к решетке узкий длинный лоскуток красного цвета – опознавательный знак для тех, кто с набережной ищет их камеру. Он, этот лоскуток, трепетал и рвался, но узелок был крепкий, поэтому улететь лоскуток не мог, как привязанный за лапку голубь. Он тоже был не свободен.

– Долинин! – услышал Димка свою фамилию и чуть не упал сверху.

– А?!

– «А»! Бэ! Передачу принимай давай! – гаркнул в окошко «кормушки» вертухай.

Димка сполз с самой верхней шконки и принял по описи продукты, которые передала ему мать: пакеты-запарики с вермишелью, колбасу, зелень, овощи – огурцы с помидорами, яблоки, бульонные кубики, сухое молоко, чай, сигареты россыпью, конфеты, шоколад, кофе, сухари, пряники и большой пакет с кусками домашнего пирога. Даже затянутый крепким узлом, этот пакет имел особенный запах. Ну, то, что пирог с малиной, – это было очевидно. И малиновый запах поплыл по камере, смешиваясь с менее приятными запахами.

Дело не в малине.

Вместе с этим пакетом Димке передали запах родного дома – особенный, узнаваемый только им одним. Он легко представил мать, которая ловко лепила из теста большой пирог, выкладывала на нем малиновую начинку, заворачивала края и скрепляла всю эту конструкцию узкими полосками теста.

Пирог был фирменный, мамин. Она пекла такие на праздники. И вкус этого пирога знали все родственники, друзья и даже соседи.

От воспоминаний у Димки защемило внутри и защипало в носу, и он почувствовал, что еще мгновение – и он расплачется и опозорится по полной программе перед сокамерниками.

Он прикрыл глаза и за мгновение унесся далеко от этой вонючей камеры и от своего дурацкого настоящего в прошлое, туда, где жив был Глеб и мама была такой счастливой и молодой, и он, как домашний котенок, был всеми обласкан, обогрет и накормлен.

Димка сглотнул слюну. За последние две недели он ел нормально в КПЗ, куда мать приносила ему домашнюю еду. В «Крестах» он похудел за две недели килограммов на десять, так как совсем не мог есть то, что дают заключенным. Баланда, приготовленная то ли из рыбьих отходов, то ли из мелкой салаки, которую даже коты не едят, брезгуют. Она воняла так, что Димка готов был скорее сдохнуть с голода, чем хлебать эту серую жижу. Имя ей было «братская могила», из-за плавающих в воде голых рыбьих хребтов.

Хлеб в тюрьме тоже был странный. Про хлеб рассказывали, что его выпекают где-то по спецзаказу. Что это был за «спецзаказ» – страшно было подумать. Хлеб был несъедобным. Съедобной у него была лишь немного пропеченная корочка, но ее было так мало! А мякиш, похожий на пластилин, можно было слепить в ком и запустить им в стену, и он просто приклеивался к шершавой поверхности.

А вот лепить из такого «пластилина» было одно удовольствие. Тонкие Димкины пальцы ловко прорабатывали даже самые мелкие детали, и скоро он научился лепить симпатичные сувениры, которые разлетались, как горячие пирожки.

Этот его талант оценили сокамерники, и «маргарины» старались забывать о нем, хотя им надо было держать марку и отрабатывать на ком-то свои приемчики, чтобы остальные боялись.

Попробовать маминого пирога Димка не успел. Вернее, ему сразу дали понять, что пир горой не для него. От передачи ему достались лишь жалкие ошметки, и есть сразу расхотелось.

Он забрался на свою шконку под потолок, устроился поудобнее, подтянув колени к подбородку, нашел щелочку в зарешеченном окне, сквозь которую был виден город, солнечные блики на Неве и голубое небо, и перенесся мысленно туда, отгородившись от всех.

Наверное, это как-то оскорбило «маргаринов», и они, посовещавшись немного, приказали Димке слезать вниз.

– Дело есть, – важно сказал главный из них, бритый наголо Валера.

Димка тяжело вернулся из своего виртуального путешествия по воле, сполз вниз, не смея ослушаться, – почки все-таки было жалко!

– Давай, сынок, мамке письмо писать! – ковыряя спичкой в зубах, сказал Валера и подтолкнул Димку к столу. Ему придвинули чистый лист бумаги, дали ручку.

Димка сразу сообразил, что от всего этого надо ждать какого-то подвоха, а от него и скрывать не стали, что это будет письмо «с секретом».

– Ты, сынок, пиши сначала про жизнь в неволе, мамку успокой, чтоб не переживала. Ну, там, про здоровье свое расскажи, да про то, что все будет хорошо. Ну, а дальше мы тебе подскажем, что писать.

Димка сидел, уставившись в одну точку. Он уже понял, что у его матери таким способом будут что-то вымогать, – слышал про такие уловки. Наверное, деньги. И надо как-то дать ей понять, чтоб она не попалась на такую уловку.

– Что задумался, детина? – Один из «маргаринов» дал ему тычка под ребра. – Давай, пиши! «Маменька, добрый день але вечер!»

Компания дружно заржала над шуткой, а Димка понял, как надо писать, чтобы мать все поняла как надо.

Он вывел первую строчку аккуратно, тщательно выстраивая букву к букве, а не заваливая слова то на один, то на другой бок. Писать чужим почерком было очень неудобно, буквы так и норовили попадать, но Димка неторопливо выписывал их, как когда-то в прописи для первоклассников.

Когда он написал письмо наполовину, над ним навис «маргарин» Колян Арбуз и стал диктовать ему текст. Из легенды следовало, что Димка потянулся в тесной камере за чаем и случайно зацепил шнур от телевизора. В результате – телевизор вдребезги, а Димка – в должники.

– Сколько ж нам с его мамки-то попросить? – призадумался «маргарин» Миша Кнут и махнул рукой: – Ладно, мамка там не так богата, без папки живет, пусть засылает для начала пять сотен «бакинских», а дальше будем посмотреть.