Мигранты - Виктор Косенков

Игорь снова не ответил.

— Осуждаешь?

— Нет. — Он покачал головой. — Не надо было тебе со мной тащиться.

— Какая разница? — криво улыбнулась Лена. Игорь вздрогнул от этой улыбки. — Что там, что тут — везде одинаково. Думаешь, я за тобой пошла? Нет. Я за мечтой пошла. Ты вернулся, и для меня на какой-то миг все будто бы стало по-прежнему. Вот за этой прошлой жизнью я и пошла.

— Разве это мечта? — прошептал Игорь, осторожно прижимая дрожащей рукой голову Лены к своей груди.

— Не знаю, — тихо ответила она. — Раньше мы так всё ругали. Мол, государство — дрянь. Язык дрянь. Денег нет. Давят, жизни не дают. А сейчас… Сейчас все бы отдала, чтобы туда вернуться.

Игорь в очередной раз промолчал.

— Ты обязательно Андрюшку разыщи. Обязательно, — сказала Лена. — Бабам сейчас тяжело, а уж ребенку совсем плохо. Что из него получится, если ты его не найдешь…

— А если найду? — риторически спросил Морозов, чувствуя, как грудь сковывает холодным страхом перед будущим. — Я ведь тоже, наверное, оскотинюсь. Примкну к какой-нибудь банде, стану глотки рвать. За еду, за женщин, за одежду.

— Нет! — Лена затрясла головой. — Не надо! Не будешь! Не должен… Нельзя так. — В ее тоне проскользнула сухая жестокость. — Уходи. Найдешь Андрюшку, и уходи. Беги отсюда.

— Куда? — грустно усмехнулся Игорь.

— Не знаю. Куда-нибудь. Прочь! Не может быть, чтоб везде так было. Уходи отсюда, беги из этого ада, Игорёша… Обещаешь?

— Обещаю. — Он не видел ее лица. — А ты чего так говоришь, будто со мной не собираешься?

Она дернула плечом.

— Не знаю. Что-то вдруг… Будто я уже все свое прожила.

— Хватит чушь городить.

Игорь осторожно отстранил Лену. Встал, покачиваясь. Ноги еще держали неуверенно.

Он прошелся по каморке туда-сюда.

— Где мы?

— Не знаю.

— А кто тут заправляет, как думаешь?

Лена пожала плечами.

— Не знаю. Мясники какие-нибудь. Сейчас везде только один вид бизнеса: мясом торговать. Спрос, сам понимаешь, рождает предложение. А есть все хотят.

— Есть-то да. — Морозов болезненно поморщился. — Но не может быть, чтоб вокруг одни каннибалы…

— Может. Почему нет?

— Да ну, ерунда. Психов полно, конечно, но не все ж поголовно.

— Тогда для чего им это все?

— За территорию дерутся? — предположил Морозов. Сознание до последнего старалось отвергнуть жуткую реальность.

— Да кому сами по себе эти руины сдались? Территория имеет значение, только если с нее кормиться можно. — Лена помолчала. — Неземной ты какой-то все-таки. Наверное, и жив только поэтому.

Морозов махнул рукой: мол, ладно тебе заливать. Но память тут же услужливо подбросила картинки…

Кровавая клякса в коридоре и разводы на полу… Бугай Казачок деловито волочет труп Кости в соседнюю комнату… Руки по локоть в крови…

Снова подступил животный страх.

Людоедство было чем-то из области самых жутких кинематографических фантазий. Об этом можно было рассуждать, щекоча себе нервы, но оказаться в ситуации, когда человек человеку не только, друг, товарищ и брат, но и пища… Поверить в такое до конца Морозов все еще не мог.

— Всякое же случалось, — то ли для Лены, то ли для самого себя сказал он. — В блокадном Ленинграде люди держались, облика не потеряли. Хотя всякое говорят, но все же…

— Во-первых, и в блокаду по-разному случалось. А во-вторых, тогда люди другие были. Они верили во что-то. Уж не знаю точно, во что, в коммунизм, может? Или в то, что их рано или поздно спасут. Потому и держались, назло врагу. А сейчас? Кто нас спасет? Где коммунизм? Кому вообще нужно, чтобы мы людьми остались? У меня бабка в Ленинграде жила тогда. Так она кремень была! Несгибаемая! Мамка уже… с капитаном завертела, дура. Так и завалилось всё… Нет, Игорёшенька, то люди были, а мы… Я даже и не знаю, кто мы такие. Прижало чуть, и посыпалось с нас труха.

Она закрыла лицо ладонями.

— Выбираться надо, — решительно сказал Игорь, пристально глядя на дверь, словно мог прожечь ее взглядом. — Выбираться.

Позже им принесли еду. Бульон. В деревянных плошках.

Лена взяла миски, одну протянула Игорю, из другой начала есть сама. Молча. Морозов был благодарен ей за эту тишину.

После обеда пришел немногословный Казачок, указал на Лену пальцем и мотнул головой. Пошли, мол.

Игорь выбрал момент, одним прыжком оказался рядом с бугаем, но получил ногой в пах и свалился на пол, хватая ртом воздух. Боль взорвалась внутри, как граната, и ничего с ней невозможно было поделать…

Лену увели. Вернули через несколько часов. Молчаливую, с потемневшим лицом. Разорванное платье едва держалось на худых плечах…

Игорь без слов прижал ее к себе. Так и сидели, пока не принесли ужин — все тот же бульон…

Наступила ночь.

Игорь пытался заснуть, но каждый раз, когда закрывал глаза, вздрагивал от наплывающих образов перепачканного кровью Казачка. Под утро сон все же взял свое, но задремавшая Лена проснулась с криком. Игорь тоже вскочил.

Она потерла лицо грязными ладонями и сказала в никуда:

— Я не умру. Не умру.

Обрывки сна… Образы… Громкий стук сердец…

Утром вернулся Казачок. Принес завтрак. Ухмыльнулся, глядя на Лену, ушел.

Игорь, не чувствуя вкуса, проглотил еду. Нужно было сохранять силы. После завтрака он начал лихорадочно обследовать помещение, чтобы хоть чем-то себя занять. Глухие бетонные стены, крепкая дверь, отверстие параши да дыра в потолке. Морозов попробовал было повиснуть на куске арматуры, что торчал из стены, но ни вырвать его, ни раскачать не получилось. Забраться наверх тоже не удалось.

Лена сидела тихо, а Игорь метался по каменному мешку до самого обеда.

Лену снова увели. Игорь с упорством хищника пытался этому воспрепятствовать, но снова был нещадно избит. Потерял сознание…

В себя пришел от грубого похлопывания по плечу.

Открыл глаза. Дернулся. Тело пронзило болью от побоев.

Рядом Буфер.

— Что, плохо? — риторически спросил парень и улыбнулся. — Ты б не рыпался зря. Ребята здесь без фантазии. И убить могут.

Он помог Игорю сесть. Морозов привалился к стене.

— Я вот чего хотел спросить, — продолжил Буфер, шмыгнув носом. — Ты что думаешь обо всем об этом? Ну, не конкретно про свой случай, а в глобальном плане. Думаешь, все эти перемены — к лучшему? Или наоборот?

Игорь посмотрел Буферу в глаза. Серо-голубые, широко раскрытые, они не отражали ничего.