Паутина смерти - Майкл Морли

«Борись за жизнь, Лу, борись до последней секунды, до последнего вздоха… Чтобы он ни делал, он не сможет сломить твой дух».

Паук бережно придерживал левую руку.

Господи, как ей это удалось?! Вгрызлась до самой кости! Все мясо наружу!

Казалось, он на самом деле видел кость, вены и мышечную ткань. Кровь сочилась из рваной, в форме полумесяца, раны. Паук вытер пот со лба. Чем бы перетянуть руку? В дальнем углу комнаты у раковины висели тряпки. Если их прополоскать, вполне сгодится.

Паук повернул кран. Холодная вода, окрашиваясь в красный цвет, стекала по керамическим стенкам раковины, постепенно успокаивая боль. Паук намочил тряпку — такими он обычно затыкал рот своим жертвам — и выжал, насколько хватило сил. Потом внимательно осмотрел вздувшиеся вены, обернул влажную тряпку вокруг руки чуть выше места укуса и, сделав петлю, схватил один конец тряпки зубами и крепко затянул.

Лу беспомощно наблюдала за Пауком со стола. Она вспоминала детство… Как первый раз увидела снежинки за окном родительской квартиры в многоэтажном доме. Как бегала по парку Горького. Как была свободна и невинна…

А еще она думала о том, как могла бы сложиться ее жизнь с Рамзаном. Лу думала о чем угодно, только не о том, что произойдет с ней сейчас.

Вытерев левую руку о брюки, Паук заглянул в глаза Лу.

— Плохая. Плохая Малышка, — покачал он головой. — Очень плохая.

Лу, словно загипнотизированная, смотрела на его руку. Не на ту руку, которую укусила, а на правую, в которой Паук держал огромную пилу.

Сан-Квирико, Тоскана

15.45

За окном спальни с зелеными ставнями шумел фруктовый сад.

После ссоры с Нэнси Джек был полностью опустошен. Медленно прокручивал в голове все, что они наговорили друг другу, но понимал — назад дороги нет. Чтобы ни сказала Нэнси, чтобы она ни сделала, Джек решил помочь Массимо. А при необходимости и Хью тоже. И если уж быть окончательно честным с самим собой, пора признать, что история блэк-риверского маньяка никогда не покидала его мысли. На самом деле отстранение от дела сильнее, чем что-либо другое, подействовало на психику Джека. А теперь он снова в команде, пытается действовать. Вот именно — действовать, а не терзаться бессмысленными переживаниями.

Джек выглянул из окна. В саду гуляла только одна пара — пожилые мужчина с женщиной, примерно такого же возраста были бы родители Джека сейчас, если бы не умерли. Держась за руки, старики медленно шли по каменной дорожке, то и дело останавливаясь, чтобы полюбоваться фруктами. Как же их фамилия?.. Гигс или Григс?.. Что-то в этом роде… Нэнси сказала, они приехали сюда отпраздновать юбилеи — его семидесятилетие и ее шестидесятилетие — и полностью посвятить друг другу пять дней. Как прекрасно дожить до такого возраста и все еще любить! Джек присмотрелся к старику. На обожженном солнцем лице под бежевой панамой сияла улыбка. Похоже, он вполне доволен жизнью. Ему нравится медленно брести по ней под руку с родственной душой. Увидев домашнего кролика в тени цветущей вишни, парочка замерла. Кролик тут же бросился наутек. Старик стряхнул осыпавшиеся лепестки с шезлонга под вишней и помог жене присесть. А сам занял соседний шезлонг, протянув супруге руку с изуродованными артритом пальцами.

С какой бы радостью Джек привозил сюда летом родителей — на месяц или два, чтобы они видели, как растет внук! И многое бы отдал сейчас за то, чтобы, выглянув из окна, увидеть вместо этих стариков своих маму и папу… Они редко выезжали из Нью-Йорка, что уж говорить об Америке. Но всегда мечтали побывать в Италии. Им бы здесь точно понравилось. По иронии судьбы как раз на деньги, оставшиеся в наследство от родителей, Джек купил «Дом у дороги», обойдясь без ипотеки. На минуту он представил, как все три поколения Кингов собрались вместе на прогулку — дошли до центра города, до площади Свободы, сели на длинные ступени каменной лестницы, а Зак с дедушкой, которого он никогда не видел, отправились за мороженым. Потом они бы все вместе бродили по садам эпохи Возрождения. Нэнси со свекровью смотрели бы, как Зак играет в прятки в лабиринте…

Непонятно как, но ссора с женой и скорое расставание с семьей пробудили в Джеке тоску по родителям. Он отстранился от окна и неосуществимых мечтаний. Ну хватит… Пора отнести на второй план мысли о маме с папой, Нэнси и Заке и вообще о размеренной жизни в Италии! Пора за работу!

Джек набрал номер Массимо Альбонетти.

Бруклин, Марин-Парк

06.05

Держа в руке медицинскую пилу, Паук посмотрел вдоль лезвия на Лу Загальски, которая билась распятая на столе, отчаянно пытаясь освободиться от оков. Паук держал шестнадцать дюймов бесчувственной стали — пилу, когда-то принадлежавшую его отцу, который многие годы разделывал ею говядину и свинину, закупаемую оптом. Паук нашел пиле более оригинальное применение. Как здорово было бы сейчас отплатить Лу за жестокость! Разрезать ее живьем — кусочек за кусочком…

Стоп, Паук! Ты же придумал сделать с ней кое-что получше! Не позволяй одной маленькой ошибке разрушить грандиозный план.

Кровь все еще капала с левой руки. Ткани вокруг укуса неприятно пульсировали. Кожа разодрана, и даже видны следы от зубов по краям раны.

В глазах Лу застыл ужас. Она пыталась что-то сказать, старалась вымолить пощаду, но слов не было слышно. Голосовые связки будто онемели.

— Шлюха! — крикнул Паук и с размаху ударил концом деревянной ручки пилы по носу Лу. — Думала, можешь сделать мне больно, и ничего тебе за это не будет? Грязная заносчивая сучка!

Он снова ударил Лу ручкой пилы. Боль от первого удара была невыносима. Нос точно сломан. В глазах защипало от слез. Лу не могла отвести от лезвия взгляда.

— Да ты посмотри на себя! — с отвращением сказал Паук. — Посмотри только. Какая же ты вульгарная дешевка!

Отступив, Паук плюнул на Лу. И в эту секунду она поняла, что вела себя недостойно. Теперь с ней случится то, что и в самых жутких кошмарах не привидится. Но он прав. Этот сумасшедший придурок прав. Пять минут назад в разгар их драки она потеряла контроль над собой!

Паук презрительно усмехнулся.

— Ты отвратительна. Ты хуже остальных.

Лу отвернулась, стараясь заглушить необъяснимое чувство вины. Она уговаривала себя вспомнить о том, что сделало с ней это чудовище. С ней и с другими женщинами, замученными и жестоко убитыми.

Губы Паука медленно растянулись в улыбке.

— Все вы одинаковые. Все вы, грязные сучки, рано или поздно ссыте от страха или гадите. Зачем, думаешь, я тебя раздел догола?

Чуть не плача, Лу снова отвернулась. Как глупо! Она чувствует себя пристыженным ребенком.

«Забудь про гордость! Он выпотрошит тебя как рыбу! Он не шутит, размахивая тут пилой. О чем бы он ни трепался, в любую секунду может перерезать тебе глотку, а потом почикает твою несчастную задницу!»