Землю грызет мертвец - Дженнифер Рардин

— Ну… я начну с того, что буду твердо помнить две вещи. Номер раз: твои видения иногда мимо кассы. Номер два: если он попробует тебя убить, его ждет очень неприятный сюрприз. Потому что раз я предупреждена, то я и вооружена.

Что-то типа того.

Слезы взяли свое, и Кассандра зарыдала уже вовсю. Мы с Коулом тревожно переглянулись.

— Прости, — обратилась я к Кассандре, — ты меня правильно поняла? Я сказала, что не дам ему тебя убить.

Коул зашуршал салфетками, сел рядом с ней, вложил салфетки в дрожащие руки. Постепенно она затихла, потом несколько раз высморкалась, отерла с лица слезы.

— Ты меня прости. Я не думала, что ты мне поверишь.

— А почему нет?

— Потому что очень многие не верят. Например, Вайль…

Она осеклась, сообразив, что чуть не проговорилась, а ему это было бы неприятно. Несмотря на то что я уже забредала на эту опасную территорию, я мысленно сделала себе зарубку: снова начать разговор о его сыновьях. Он наверняка просто преследует ее, требуя указать, где они теперь — будто она какой-то Джи-Пи-Эс ходячий. А она, чем сказать ему, чтобы бросил эту одержимость, переплела тревогу со своим нынешним напряжением и потому готова дать работу фирме «Клинекс» на ближайшие сто лет.

— Знаешь, я же старуха, — сказала она жалобно.

Я наклонилась, потрепала ее по руке.

— Не надо так прибедняться. Даже сейчас тебе никто с виду не даст больше семисот.

У нее появилась дрожащая, но все же улыбка.

— Первые годы жизни я провела в Сеффренеме.

— Никогда не слышала.

— Затерянный город, сейчас погребен глубоко под песком пустыни. Но когда-то был центром искусства, торговли и религии. Все боги обитали там — каждый в своем храме. И я была оракулом самого великого из них — Сеффора. Люди месяцами терпели тяготы пути, чтобы припасть к моим ногам и услышать мои пророчества. Мне приносили дары — драгоценности, еду, меха. Почитали меня, как богиню. Если учесть, какие видения меня посещали, стоит ли удивляться, что я стала считать себя божественной?

На это у меня ответа не было. Я вот знаю, что думала о себе после того, как слышала раскатистый, грохочущий голос Рауля, и не могу сказать, чтобы это было что-нибудь особо возвышенное.

— Как же должны были смеяться боги! — горько сказала Кассандра. — Они знали, что меня ждет впереди. Может быть, они сами эту трагедию и поставили.

Она замолчала, снова переживая минувшее, а мы с Коулом сидели, заставляя себя сдерживаться, не вскочить с криком: «Какую? Какую трагедию?»

Наконец она заговорила:

— Однажды я проснулась утром и увидела такое страшное видение, что чуть не лишилась дара речи. Я видела, как моего мужа сбросила лошадь — Фаида, — и он погиб под ее копытами. О видении я рассказала ему, но он только засмеялся. Фаиду он воспитал сам из жеребенка-несмышленыша. Она была послушна, с хорошим характером, без норова. Муж сказал мне, что это моя беременность навевает мне кошмары. Беременность была уже третьей и длилась четвертый месяц — вдвое дольше, чем две первых.

Она мучительно сглотнула слюну — будто в горле торчал нож.

— Он погиб в тот же день. Никто не видел змеи, ужалившей Фаиду. От укуса она обезумела, вскинулась на дыбы, сбросила его и разбила ему голову копытами. Все, кто с ним был, говорили, что Фаида околела почти сразу. А на следующий день я потеряла ребенка.

Она посмотрела на нас иссушенными болью глазами.

— И так было всегда. Я не могу спасти самых близких и дорогих, потому что они не верят в мои видения.

Мы с Коулом оглушенно молчали. Что жизнь может быть так длинна, не укладывалось в голове. Но любовь, страдание — это я могла постичь. И меня всегда восхищали те, кто смог уцелеть.

— Каждый слышит лишь то, что хочет услышать, — сказала я наконец. — Одно из самых идиотских свойств человека, но оно имеет хорошие стороны. Например, когда кто-нибудь тебе говорит: «Не будь кретином, тебе никогда не выдумать средство от СПИДа», — самое время выработать у себя ситуационную глухоту.

— А тогда что хочешь услышать ты? — спросила она.

— Что тебе стало легче, потому что мы тебе поверили, — ответила я и посмотрела на Коула в поисках поддержки. Он быстро кивнул.

— А вы знаете, как я это понимаю? — спросила она нас обоих, и мы оба покачали головой, а Коул взял в ладони руки Кассандры, с обломанными ногтями и ободранным лаком. — Я понимаю так, что боги перестали смеяться.

Уже покончив с десертом, мы решили, что легкий и здоровый завтрак будет самое то. Пока Коул открывал три банки равиоли, а Кассандра разводила порошковый апельсиновый сок, я позвонила Эви.

— Жас, случилось такое, что лучше быть не может!

Ну, слава Богу. Я уже вполне созрела для хороших новостей.

— А что случилось?

— И-Джей всю эту ночь плакала.

— Потрясающе!

— Ладно, я понимаю, так сразу до тебя не дошло, что хорошего. Но ты сейчас поймешь. Вот мы с ней сидим, качаемся на стуле возле ее кроватки, в четыре утра, и обе ревем в три ручья. И вдруг до меня дошло — это же полная, абсолютная херня!

Я отодвинула трубку от уха и уставилась на нее. Эви не ругается. То есть не ругается никогда. Тут до меня дошло, насколько она на краю.

— И что случилось?

— Я разбудила Тима и говорю: «Тим, как хочешь, но ты бы не стал так долго реветь впустую без никакого толку». Не знаю, что он там понял, но согласился со мной, что поехать с ней в больницу — отличная идея. И там нам попалась отличная тетка педиатр, которая сказала, что у И-Джей в ухе жуткая инфекция. Сказала, что девочка очень мучается. И еще она сказала, что есть лекарство от колик — которые на самом деле рефлюкс. Жас, она не должна мучиться, ура! И мы теперь за эту новую докторшу будем держаться обеими руками! Потрясающая женщина.

— Вот это и правда здорово! Передать не могу, как я этому рада. А теперь скажи, ты меня сейчас можешь внимательно выслушать?

— Могу, конечно.

— Чтобы ты потом не говорила, что тебе там что-то мешало и ты меня не расслышала.

Эви засмеялась — избавившись наконец от страшного напряжения, полная той самой радости, которую я слышала, когда дочка только родилась. Это подняло мне настроение так, как ничто другое.

— Можешь не сомневаться.

— О'кей, продолжай быть такой же превосходной матерью, а я обратно к работе. И как только она задремлет, чтобы ты тоже поспала.

Я же пока что буду избегать сна, как жертва сильного сотрясения, — до тех пор, пока не разрешат.

— Есть, мэм! — пропела Эви.

— Вот это мне нравится.