Жизнь Пи - Янн Мартел

Потом к нам заявилась делегация – три американских гостя. Я смотрел во все глаза: никогда раньше не видел живого американца! Такие розовые, пухлые, дружелюбные, очень сведущие в своем деле и ужасно потливые. Приехали осмотреть наших животных. Для начала напичкали почти всех снотворным – и вперед! Чего они только не вытворяли. И стетоскопы им к сердцу прикладывали, и мочу и кал изучали, точно гороскопы, и кровь на анализы брали, и все горбы и шишки ощупывали, и зубы простукивали, и в глаза светили фонариками, и за шкуру щипали, и волоски выдергивали. Бедные-несчастные зверушки! Решили, небось, что их призывают в армию США. А нам от американцев достались улыбки до ушей и сокрушительные рукопожатия.

В результате животные – как и мы – получили-таки разрешение на выезд. И стали они без пяти минут янки, а мы – без пяти минут канадцы.

Мы вышли из Мадраса 21 июня 1977 года на японском сухогрузе «Цимцум», приписанном к панамскому порту. Судно было огромное, величественное. Командный состав – сплошь японцы, а матросы – с Тайваня. В день отъезда из Пондишери я попрощался с Мамаджи, с мистером Кумаром и мистером Кумаром, со всеми своими друзьями и даже с целой кучей не знакомых людей. Матушка нарядилась в свое лучшее сари, а длинную, искусно заплетенную косу уложила на затылке кольцами и украсила жасминовой гирляндой. Какая она была красивая в тот день! Красивая и печальная. Ведь она навсегда расставалась с Индией – с ее жарой и муссонами, рисовыми полями и рекой Каувери, с ее побережьями и каменными храмами, воловьими упряжками и разноцветными фургончиками, с друзьями и знакомыми лавочниками, с улицей Неру и бульваром Губерта Салаи, – да мало ли с чем еще! С такой привычной, такой любимой Индией. Мужчинам (а я тоже воображал себя мужчиной, хотя мне было всего шестнадцать) уже не терпелось пуститься в путь – в душе мы уже были виннипегцами, – а она все медлила.

За день до отъезда она показала на разносчика сигарет и на полном серьезе спросила:

– Может, купим пару пачек?

– В Канаде тоже есть табак, – резонно заметил отец. – Да и зачем нам сигареты? Мы же не курим.

Да, верно, в Канаде тоже есть табак… Но есть ли там сигареты «Голд Флейк»? Есть ли там мороженое «Арун»? А велосипеды «Хироу»? Телевизоры «Онида»? Автомобили «Амбассадор»? Книжные лавки Хиггинботама? По-моему, именно такие вопросы и крутились у матушки в голове, когда она предложила купить сигарет.

Животным вкололи снотворное, клетки загрузили в трюм и надежно закрепили, нам четверым выделили койки – и вот уже отданы швартовы и отсвистели прощальные свистки. Пока «Цимцум» выводили в открытое море, я стоял на палубе и махал руками как сумасшедший – прощался с Индией. Светило солнце, дул ровный ветер, и чайки вскрикивали у нас над головами. Я был просто сам не свой от волнения.

Все обернулось совсем не так, как мы рассчитывали, – но что тут поделаешь? Жизнь надо принимать такой, какой она тебе достается, – но уж от этого стараться взять все самое лучшее.

Города в Индии огромные и битком набитые – не протолкнешься. Но стоит выбраться за город, на необжитые просторы, – и за целые дни пути, бывает, ни души не встретишь. Помню, я все гадал: куда же попрятались девятьсот пятьдесят миллионов индийцев?

Вот так же и у него дома.

Рановато я пришел. Только занес ногу над цементной ступенькой крыльца, как навстречу мне из дому выскакивает какой-то парнишка. На нем бейсбольная форма, в руках – бейсбольное снаряжение. Торопится, видно. Но при виде меня застывает от удивления – не ожидал. Оборачивается и кричит в открытую дверь:

– Па-ап! Твой писатель пришел.

И мне, уже на бегу:

– Здрасте!

Его отец выходит на крыльцо: – Доброе утро.

– Это был ваш сын?– спрашиваю я недоверчиво.

– Да. – Он улыбается, довольный. – Жаль, что вы толком не познакомились. Он на тренировку опаздывает. Его зовут Никхил. Но лучше попросту – Ник.

Вот мы уже и в прихожей.

– Не знал, что у вас есть сын, – говорю. И тут раздается лай. Пыхтя и пофыркивая, навстречу мне вылетает собачонка – черно-бурая, беспородная. Прыгает вокруг меня на задних лапах. – Да еще и собака, – добавляю я.

– Она не кусается. Тата, сидеть! Тата хоть бы ухом повела.

– Здрасте! – снова доносится до меня. Звучит не так отрывисто и напористо, как у Ника, а протяжно, немножко в нос, чуть плаксиво: Здра-а-а-а-а-а-а-у-у-у-у-сте, – и на это а-а-а-а-а-а-у-у-у-у я вздрагиваю и оборачиваюсь, будто меня тронули за плечо или дернули за штанину.

За открытой дверью гостиной стоит, прислонившись к дивану и застенчиво глядит на меня смуглая малышка в милом розовом платьице. На руках у нее – рыжий кот. Она держит его под грудь: передние лапы торчат вперед, голова втянута в плечи, а остальное свисает до пола. Висит, как костюм на вешалке, но, похоже, ему это даже нравится.

– А это – ваша дочь, – догадываюсь я.

– Да. Уша. Уша, солнышко мое, ты уверена, что Мокасину так удобно!

Уша отпускает Мокасина. Тот невозмутимо шлепается на пол.

– Здравствуй, Уша, – говорю я.

Она подходит ближе и глядит на меня из-за папиной ноги.

– Ну что ты, детка? – спрашивает он. – Чего ты прячешься?

Она не отвечает – только смотрит на меня с улыбкой и прячет лицо.

– Сколько тебе лет, Уша? – спрашиваю я. Молчание.

Тогда Писин Молитор Патель, всем известный попросту как Пи Патель, наклоняется и подхватывает дочку на руки.

– Ты ведь знаешь, как ответить? А? Тебе четыре годика. Один, два, три, четыре.

С каждой цифрой он легонько нажимает ей на носик указательным пальцем. Малышку это страшно смешит. Она хихикает и утыкается лицом ему в шею.

Кончается эта история очень хорошо.

Судно затонуло. С гулким, утробным скрежетом – будто рыгнуло. Обломки всплыли, а потом исчезли. Все стонало – море, ветер, мое сердце. Я выглянул из шлюпки и, кажется, заметил…

И воскликнул:

– Ричард Паркер, ты? Не вижу. Скорей бы кончился дождь! Ричард Паркер? Ричард Паркер? Ведь это ты!

Вот уже показалась его голова. Он силился удержаться на плаву.

– Иисус, Мария, Мухаммед, Вишну! Как же я рад тебя видеть, Ричард Паркер! Ну же, держись. Давай к шлюпке. Слышишь, я свищу? ТРЛИ-И-И-И-И-И! ТРЛИ-И-И-И-И-И! ТРЛИ-И-И-И-И-И! Молодчина. Плыви, плыви! Ты же классный пловец. Тут не больше ста футов.

Он заметил меня. Вид у него был жуткий, перепуганный. Он поплыл прямо ко мне. Вода вокруг него забурлила. А он казался таким маленьким, таким беспомощным.