Запах смерти - Саймон Бекетт

И последним.

Парек отступила в сторону, давая мне осмотреть зубы мертвой женщины. Судебный дантист провел бы более подробный анализ, но основные заключения мог сделать и я. Подсвечивая себе маленьким фонариком, я заглянул в разинутый рот. Язык и губы исчезли, да и от десен почти ничего не осталось.

– Два зуба мудрости у нее прорезались, но два верхних – не окончательно, – сообщил я. – Значит, ей не меньше семнадцати лет, но не больше двадцати пяти.

Зубы мудрости прорезаются именно в этом возрастном интервале, так что теперь мы могли установить верхний предел возраста женщины – молодой женщины. Это предположение подтверждалось относительно мало стертыми зубами.

– Пломб у нее немного, однако зубы пожелтелые, и налицо явные следы кариеса, – произнес я, когда после вскрытия мы вернулись в комнату для совещаний. – Она задолго до смерти перестала ходить к дантисту.

– Это связано с наркотиками?

– Наверняка.

Уэлан говорил по телефону, но прислушивался к нашему разговору. Убрав мобильник в карман, он подошел к нам.

– Если женщина покупала или продавала наркотики, понятно, что́ она делала в больнице. Нам известно, что там тусовались наркоманы, а гигиена зубов для наркомана далеко не главное.

– Не исключено, – кивнул я. – Но раньше она следила за своими зубами. По-моему, кариес у нее развился незадолго до смерти. Пломбы не производят впечатление свежих – если ей было около двадцати лет, их поставили лет в тринадцать или пятнадцать. На двух коренных зубах пломбы белые, а не из серебряной амальгамы. А по медицинской страховке бесплатно ставить такие можно только на передние зубы.

– Значит, когда она была моложе, то пользовалась услугами частного дантиста, – пробормотала Уорд. – Это не похоже на отпрыска из малоимущей семьи. Что ж, теперь мы знаем о ней чуть больше. Лет двадцать, пятый или шестой месяц беременности, наркотическая зависимость. И если женщина пришла в больницу, значит, продолжала принимать наркотики – притом что она из семьи, которая в состоянии платить за композитные пломбы.

– Хорошая девочка, сбившаяся с правильного пути, – произнес Уэлан. – Дрянь дело, если она даже беременная баловалась наркотой.

От моего взгляда не укрылось, что Уорд нахмурилась и непроизвольно скрестила руки на животе, словно защищая его. Нетрудно было догадаться, о чем она подумала: мертвая женщина находилась примерно на том же сроке беременности, что и она сейчас. Измерения костей ребенка подтверждали это: он развивался в течение двадцати пяти или тридцати недель, а значит, его мать находилась либо на исходе второго триместра, либо в начале третьего триместра беременности.

Однако этим полученная информация ограничивалась. Рентген выявил тонкие трещины на правом предплечье и левой локтевой кости, но, скорее всего, они возникли уже после смерти. Мне еще предстояло исследовать кости ребенка после их очистки, однако я не рассчитывал узнать много. Сексуальная принадлежность начинает сказываться на скелете только в подростковом возрасте, и мы даже не могли определить, мальчиком ли был неродившийся ребенок или девочкой.

Как справедливо заметила Парек, невеселая работа.

После того как Уорд с Уэланом ушли, а Парек вернулась в Сент-Джуд присматривать за эвакуацией оставшегося трупа, я решил выполнить следующую, такую же невеселую работу. Возможности рентгена ограниченны, а мне необходимо было детально изучить кости неизвестной женщины, поэтому пришлось заняться тем, что подобает скорее мяснику, а не ученому. Мне предстояло, пользуясь ножницами и скальпелем, начерно очистить кости от мягких тканей. Затем – методично расчленить скелет, перерезая соединительные хрящи. Отделить череп от шейных позвонков, руки от плеч, ноги от таза… Потом – удалить остаток мягких тканей, вымочив части тела в теплой воде со стиральным порошком. Это хлопотное занятие, но меня утешало то, что на сей раз все обстояло чуть проще. Состояние останков было таково, что мягких тканей на костях было совсем немного. Особенно на втором, крошечном скелете.

От помощи ассистента из морга я отказался. Привык заниматься этим в одиночку – из-за мрачной природы того, что мне предстояло делать, лучше быть наедине со своими мыслями.

На это у меня ушло несколько часов. Взрослые кости я оставил на всю ночь кипятиться на слабом огне: к утру они очистятся настолько, что я смогу промыть их и снова собрать в нужном порядке для изучения. Более хрупкие детские кости я просто положил в воду комнатной температуры. Этот процесс занимает больше времени, но тканей на костях осталось совсем немного, и я боялся повредить их.

Когда я покончил со всем этим, дел у меня не осталось. Я посмотрел на часы и даже огорчился, увидев, как еще рано. Планов никаких не было, а перспектива провести еще один вечер в пустой квартире меня не прельщала.

Когда я выходил из морга, начался дождь. Тяжелые капли разбивались об асфальт, а через несколько секунд дождь хлынул как из ведра. Остаток пути я одолел бегом, нырнул в машину и вытер воду с лица. Дождь молотил по крыше и стекал по ветровому стеклу. С таким потоком «дворники» не справились бы, поэтому я решил переждать его, не трогаясь с места.

Я никуда не спешил.

Делать все равно было нечего, и я включил радио. Поймал самый конец шестичасового выпуска новостей, но ни одна из них не тянула на сенсацию. Дождь почти заглушал радио, но тут диктор упомянул Сент-Джуд, и я прибавил громкости. Брали интервью у местного историка, и тот изо всех сил старался скрыть возбуждение.

– Какими бы трагическими ни казались события последних дней, это далеко не первое несчастье, постигшее больницу Сент-Джуд, – говорил он. – Несколько медсестер, работавших в тогдашнем инфекционном отделении, заразились и умерли во время вспышки тифа в тысяча восемьсот семидесятом году – тогда же, когда неизвестное число пациентов погибло во время пожара. После, в тысяча девятьсот восемнадцатом, почти четверть больничного персонала пала жертвой гриппа-испанки. А во время Второй мировой войны в восточное крыло попала бомба. К счастью, она не взорвалась, но обвалившейся при этом кровлей убило медсестру. Поговаривают, что это она и стала Серой Леди.

– Серой Леди? – удивился репортер.

– Больничным привидением. – Судя по голосу, историк не смог сдержать улыбки. – На протяжении многих лет сообщалось, что ее видели пациенты и больничный персонал, хотя самих свидетелей я не нашел. Предположительно, она является предвестницей смерти. Хотите верьте, хотите нет.

Я раздраженно поморщился.

– То есть можно сказать, что на больнице лежит проклятие? – спросил репортер.

– Ну я не стал бы утверждать этого. Но то, что ей не везет, это точно. Что можно считать иронией, поскольку святой Иуда является покровителем пропащих, апостолом, который…

Я выключил радио. Понятно, что репортеры пытались выяснить о больнице все – с учетом того, что полиция не раскрыла почти никаких деталей касательно смертей в Сент-Джуд. Однако такие сенсации не пошли бы на пользу расследованию. Тем не менее это напомнило мне кое о чем. Я открыл «бардачок» и достал листовку, которую всучила мне накануне активистка. Под старой фотографией больницы значились подробности того, где и когда состоится собрание. Я посмотрел на часы. Я как раз успевал.