Вранье высшей пробы - Марина Серова

Я тоже двинулась по направлению к избушке, и вскоре мы встретились. Тогда, на похоронах, когда мы увидели друг друга первый раз, полковник едва удостоил меня взглядом, сочтя не стоящей его внимания. Теперь он смотрел иначе. Кажется, этому человеку не свойственно было проявлять живые эмоции, но все-таки некий проблеск интереса к моей персоне в его глазах наблюдался.

— Итак, я вас слушаю, — первой начала я, пока он привыкал ко мне такой: мало накрашенной и скромно одетой.

— Надеюсь, вы знаете, кем я являюсь и какую занимаю должность, — ледяным бесцветным тоном произнес Делун, направив свой взгляд на волнующуюся под резкими порывами ветра поверхность пруда. — Напрасно вы думаете, что вам удастся нарыть компромат на членов моей семьи. Быстрее я сотру вас в порошок.

— Не много ли вы на себя берете, полковник? Думаете, меня так же легко запугать, как провинившуюся малолетку? В таком случае могу вам сказать: вы плохо изучили мою биографию, — сказала я, нисколько не сомневаясь, что мое досье уже лежит у Делуна на рабочем столе.

Насмешливый тон разозлил его, но это можно было лишь почувствовать, а не увидеть. На его лице подвижными оставались лишь глаза, да и то эта подвижность была вызвана чисто физиологическим процессом, называемым морганием.

— Мой брат вам заплатил? Сколько? — Полковник будто вел допрос с пристрастием, отрывисто бросая слова на холодный ветер.

— Дела, которые я веду с вашим братом, вас не касаются, — ответила я коротко.

Разговор грозил обернуться сплошными препираниями. Я уже пожалела, что ради него вышла из дома вечером в такую мерзкую погоду. В конце концов, то же самое Делун мог сказать и по телефону. Одно ясно: полковник всполошился, а это уже выдает его с головой. Значит, я копаю в нужном месте. И скоро я докопаюсь-таки до истины.

— Я знаю, что Анатолий в убийстве нашей матери подозревает моего сына, Генку. Но в то трагическое утро он находился далеко от ее дома. И этому есть свидетели.

— Не могу сказать, что вы сообщили мне новость. Про алиби вашего старшего сына я уже знаю, — спокойно ответила я, наблюдая, как образуется и исчезает рябь на воде.

— Что же вам еще нужно? — нетерпеливо спросил Делун.

— Кроме Генки, ваша семья насчитывает еще троих членов. Включая вас.

Полковник оцепенел. Его, полковника милиции, какая-то незнакомая ему девица смеет подозревать в убийстве? Для него мои слова являлись неслыханной наглостью.

Не обращая внимания на его реакцию, я продолжила:

— Каждый из вас четверых является хозяином ротвейлера. Точно такой же кобель загрыз вашу мать. Что немаловажно и интересно: перед смертью она произнесла знакомое вам слово — Роф.

Я увидела, как полковник резко побледнел, и было заметно, как он старательно пытался унять охватившее его волнение. До того железная выдержка моего собеседника меня поражала, но, как теперь оказалось, и на старуху бывает проруха.

— Геннадия я могу пока оставить в покое — у него алиби. У вашего второго сына, Романа, алиби тоже имеется. А вот местопребывание вашей жены в интересующий меня час пока под большим вопросом. Как, впрочем, и ваше.

Зачем я открыла перед ним свои карты? Нельзя дразнить голодного крокодила — он очень опасен! Но тогда чувство самосохранения меня не посетило. Мне не пришло в голову, что полковник по сути своей похож на раненого зверя, которому терять уже нечего. А вот мне было что терять.

Не могу точно сказать, что в тот момент двигало мной. Рассказывая Делуну о его близких, я бравировала перед ним своей осведомленностью и информированностью. Наверное, мне было небезразлично, что он подумает обо мне как о профессионале. Мне также важно было продемонстрировать ему свою решимость довести дело до конца. Он не должен думать, будто я его боюсь. Только привычка смотреть опасности в лицо удерживала меня в рамках моей профессии. В противном случае я бы уже давно сошла с дистанции. Можно сказать, в какой-то мере я этим гордилась.

— Вы думаете, будто у меня поднялась рука на собственную мать? — хриплым, севшим голосом спросил полковник.

— То, что я думаю, я оставлю при себе, — твердо произнесла я, глядя в наполненные горечью глаза Делуна. Прошло совсем немного времени, и на лице полковника отразилась презрительная ненависть.

— Ты, — вдруг сказал он, — лишь козявка под моим каблуком. Я раздавлю тебя не задумываясь. Никому не позволю ломать мою семью.

С этими словами Делун развернулся и зашагал прочь. Глядя ему вслед, я поймала себя на мысли, что, несмотря на его слова, которыми он пытался меня обидеть, мне все же его жаль. Больной человек… О какой семье он говорит? От нее остались лишь руины! Когда будут готовы отснятые мной сегодня фотографии, непременно ему покажу. Да, полковник серьезно болен, но все же он мой противник. Причем нешуточный. С помощью снимков и необходимых комментариев к ним, я смогу дестабилизировать моральный дух полковника. Придется ему узнать, что за его спиной вытворяют его близкие, которых он так самоотверженно и рьяно пытается защитить.

* * *

Такой злой и агрессивной он ее никогда не видел. Что-то случилось, подумал, Ромка.

Сегодня мать вернулась с работы раньше обычного и напустилась на него, выбрав поводом разбросанные по квартире вещи. Действительно, он виноват. Придя из школы, он первым делом бросился к телевизору: там шла трансляция автогонок, а Ромка болел за Шумахера и поэтому не хотел просмотреть его очередной триумф. В перерывах на рекламу он раздевался, оставляя свои вещи в разных уголках квартиры, так как ходил на кухню, чтобы взять шматок колбасы, а также в туалет и в спальню родителей за зеркалом, которое ему понадобилось в связи с выскочившим на лице подростковым прыщиком.

Разумеется, к приходу матери он рассчитывал все убрать. Кто ж знал, что она заявится так рано!

— Мам, я все сейчас уберу, — начал суетиться Рома по квартире, не желая ругаться с матерью. Но Инесса находилась в таком настроении, что с ней невозможно было не поругаться.

Вчера, наоборот, она пришла поздно и выглядела совершенно разбитой и подавленной. Не стала готовить ужин и повалилась на кровать, сославшись на плохое самочувствие. Весь вечер пролежала в одной позе, пока не пришел отец. Только после его прихода она разделась, обвязала голову мокрым полотенцем и опять легла, не проронив ни звука. Отец, казалось, был только рад, что на сей раз ему удастся отдохнуть после работы как белому человеку, не выслушивая обычных злых выпадов жены. Правда, отдыхал он совсем недолго: посмотрел спортивные новости, потом кому-то позвонил и ушел. Когда Ромка после ухода отца неслышно прокрался мимо закрытой родительской спальни, то услышал, как мать сдавленно рыдает.

Сегодня же она будто с цепи сорвалась. Видно, вчерашний отдых и выход негативной энергии в виде слез помог ей скопить новые силы для борьбы с ветряными мельницами.

— Как вы мне все надоели! — вопила она, переходя из комнаты в комнату. — Может быть, хватит использовать мать как уборщицу!