Колибри - Кати Хиеккапелто

– Мало кто об этом знает, – Анна рассмеялась, – да это и не особенно интересно.

– Не скажи, очень любопытно. Ты когда переехала в Фннляндию?

– В 1992-м, мне еще и десяти не было.

– Из-за войны, да? Развал Югославии?

– Да.

– Позволь спросить: как там все было – очень плохо?

– Там, где мы жили, да и на всей территории Сербии война не шла. Особенно на севере – все спокойно. Но наших венгров – тех, кто жил на территории Сербии, – тоже отправляли на фронт. Отправляли в рядах сербов сначала в Хорватию, потом в Боснию и в Косово, а тех, кто жил на территории Хорватии, забривали в хорватскую армию. То есть теоретически существовала такая возможность, что два венгра могли воевать друг против друга. Представляешь? А у меня был старший брат, точнее два, и они оба тогда были призывного возраста.

– Так, понимаю.

– Полное сумасшествие. Ведь венграм до сербского национализма как до лампочки. Белград – не наша столица, а Косово Поле или Республика Сербская не вызывают патриотической дрожи. Что поделаешь, если волей случая живешь там, где кто-то когда-то провел границы немного криво.

– У меня смутные воспоминания о том, что рассказывали тогда в новостях. Помню Сребреницу и Косово, хотя я был еще ребенок. Сейчас вышло много документальных фильмов. Кажется, прошло лет двадцать с той войны?

– Да, я лично не многое понимала тогда. Помню ощущение – чувство конца света – что ни у кого нет никакого будущего.

Петри изучающе посмотрел на Анну.

– У тебя чудные глаза, – сказал он с искоркой в своих глазах.

Лесть и флирт казались приятнее, чем солнце, они совсем не смущали, наоборот, Анна чувствовала спокойствие и уверенность. Она глотнула уже выдохшегося и нагревшегося пива:

– Можно теперь я спрошу?

– Пожалуйста.

– Как это тебя угораздило?

– Отец врезался по пьяни. Мне было пять лет, я ехал вместе с ним.

– Черт возьми, сочувствую.

– Не беда, по мне лучше, если ты спросишь. Обычно люди не решаются.

– Наверное, я без комплексов.

– Увидел в этих темных глазах, – сказал Петри, внимательно глядя на Анну. – Чем планируешь сегодня заниматься?

Анна развеселилась.

– Ну, сначала я думала допить пиво и еще немного с тобой поболтать, а потом пойти домой.

Она на секунду замолчала и игриво посмотрела на Петри. Тот с трудом скрыл разочарование.

– А потом я подумала, что у себя могла бы познакомиться поближе с одним весьма интересным мужчиной, точнее, очень близко, при условии, если этот мужчина согласится пойти со мной.

Петри проглотил слюну, кивнул и расхохотался. Анна сходила за пивом для обоих.

Допив напитки, они отправились по дорожке из парка в сторону остановки такси на улице Алексантеринкату. Голова Петри плыла на уровне груди Анны.

– …От тебя опять разит пивом. Боже, ты уже не в состоянии явиться домой без того, чтобы не завернуть в пивную?

Нина Форсман стояла в прихожей и сушила волосы. Эта маленькая изящная женщина когда-то рождала в Рауно желание защищать. В последнее время он все чаще чувствовал желание ударить. Заехать с плеча в это лицо с тонкими чертами, в маленький носик, в полные губы, заткнуть этот гребаный рот, исторгающий слова, что превращают его в ничто, уничтожают его и на которые он так и не научился отвечать той же лептой – вообще никакой.

– Выпили в баре по кружке с новым следователем. Надо ей подставить плечо. Поди, оказаться на новом рабочем месте, да еще и получить Эско в напарники – не самое лучшее. Мы с Сари договорились, что подружимся с нею.

«И какого хера я чего-то объясняю, – подумал Рауно. – Почему бы мне просто не сказать ей, что я пью столько, сколько хочу».

– А тебе-то, кобелине похотливому, только этого и надо! Хорошенькая молодая женщина, иностранка – экзотика! Я знаю, Сари уже все рассказала. У тебя уж слюна до колена отвисла. Куда ходили? Почему так долго? Ты уже трахнул ее?

– Перестань.

– Со мной ты никуда не ходишь.

– Это ты все время хочешь пойти проветриться со своими девочками. Я не девочка.

– Не особенно-то в последнее время я могла это проверить.

– Слышь, не начинай, – Рауно повысил голос.

Двое детишек на всех парах вбежали в прихожую, крича: «Папа-папочка-папуля». Рауно поднял дочерей поочередно на руки, проглотил злобу, спрятал ее в чистые волосики. Чуть не задохнулся от объятий пухленьких детских ручонок. «Хоть кому-то радостно от моего прихода домой. Наверное, я счастливый человек, кто-то меня любит».

Нина красилась, почти уткнувшись носом в зеркало: немного теней на веки, туши для ресниц и румян… «Симпатичная», – подумал Рауно, ощутив, как шелохнулось под ширинкой.

– Чё пялишься? Иди лучше поиграй с девочками. Они ждут тебя целый день. Я вызову такси. Постараюсь вовремя вернуться домой, но ты знаешь моих подружек – с ними всегда допоздна. Пока! Печеночная запеканка в холодильнике.

Рауно потянул аромат, оставленный Ниной после себя, и не ощутил ни тоски, ни грусти – только равнодушие и даже облегчение. Он подошел к окну гостиной, осторожно отодвинул штору и посмотрел вниз: там Нина весело и беззаботно трещала по телефону. Во двор въехало такси, жена исчезла. Машина уехала, двор опустел. «Может, Нине легче, когда меня нет?» Рауно поставил запеканку разогреваться и пошел играть с детьми в конструктор.

В понедельник, как и обещал прогноз погоды, тучи затянули небо над городом. Они швырнули серую, намокшую от дождя страницу календаря в лицо горожан, заставив их увидеть, что август заканчивается, что осень на носу.

Все воскресенье Анна провела на балконе вместе с Акосом. Пока она ждала брата, ощущение волнения не покидало: она нервно ходила по квартире, пытаясь разложить последние оставшиеся в коробках после переезда вещи по местам. Анна долго думала, куда поставить старую семейную фотографию – на книжную полку или на ночной столик – и что скажет Акос на этот счет? Интересно, а у него самого есть какие-нибудь фото? Все закончилось тем, что Анна убрала снимок обратно в коробку, вытерла вспотевшие ладошки о брюки, и в дверь позвонили.

К ее удивлению, Акос пришел в хорошем настроении и сразу показался таким родным и близким. Вчера концерт прошел на ура, в пабе было много молодежи, и это заставило его опять поверить в будущее: панк жив и солнце светит. Они наделали из фарша чевапчичей, поджарили их в печи на гриле и съели на балконе, где стояло пекло, как в тропиках. От жары стало томно и лениво, в какой-то момент захотелось пойти поплавать, но расхотелось. Животы набухли от лука, чевапчичей и холодного пива, и Акос почти не выпивал. Может, братец подуспокоился? Наконец-то стал взрослым?