Елена Рерих. Путь к Посвящению - Наталья Ковалева

Целый день сегодня разбирала их – есть очень славная вещица, подобные нам уже попадались, но это сравнительно большая и хорошей отделки» [140] .

Тут же в письме Елена Ивановна сделала небольшой рисунок найденного при раскопках артефакта.

Тяжелая пора. (Болезнь и смерть матери. 1913 год.)

1913 год принес Елене Ивановне очередную полосу жизненных испытаний – это было вызвано тяжелой болезнью матери, закончившейся ее смертью. Все началось, как всегда в жизни Елены Ивановны, с вещих снов-предупреждений. Первый сон, в котором сквозил намек на близкую смерть двух ее родных – дяди и матери – она увидела давно; это было незадолго до ее свадьбы. Более конкретный сон-предупреждение приснился Елене Ивановне в 1911 году, за два года до несчастья. Этот сон она позднее описала в своей автобиографии: «В сопровождении матери вхожу в квартиру тетки – кн[ягини] Евд[окии] В[асильевны] Путятиной, с которой жила моя мать. При входе в гостиную нас встречает монахиня, на подносе у нее свечи и в руке зажженная свеча, которую она и протягивает нам. Берем свечи и в недоумении направляемся в следующую комнату, в столовую, которая совершенно преобразилась, все вынесено, и только посреди стоит круглый черный стол и вокруг него стоят тяжелые черные кресла, на которых, за исключением двух свободных, сидят страшные сгорбившиеся старухи, закутанные в длинные черные покрывала, опущенные на лицо. Я с матерью подхожу к этому столу, к двум свободным черным креслам, зная, что мы должны сесть за этот стол. Но как только моя мать вступила в круг и опустилась в кресло, второе кресло исчезло, и круг замкнулся. Мать оказалась одна среди этого мрачного круга. В моем сознании ярко встало, что все эти черные фигуры – символы бедствий, которые обрушатся на мою мать, и все закончится смертью матери. В тоске и тревоге, опасаясь оставить мать, я стала искать глазами стул, чтобы сесть около матери, хотя бы и вне круга.

В это же время открылась дверь, и вошел мой отец, как всегда с слегка затуманенным ликом, и, держа высоко за ножки совершенно белый стул, пронес его над головами всех людей и молча поставил позади матери вне круга…» [141] .

Помимо сна, о грозящем несчастье Елену Ивановну предупредила и ее необыкновенная интуиция. З. Фосдик так описывает это предчувствие: «Раз мать Е.И. ехала с ней на извозчике, потом вышла и пошла вперед, а Е.И. за ней. И тут она ясно почувствовала, что мать – уходящая тень. Та действительно через неделю захворала и, проболев несколько месяцев, умерла» [142] .

Как писала Елена Ивановна, вскоре после этого сна и предчувствия на ее мать обрушилась целая череда болезней и несчастий: диабет, приступ аппендицита, денежные потери, перелом руки, после которого рука перестала действовать от плеча; второй приступ аппендицита привел к воспалению брюшины и операции, после чего у больной началось воспаление нервных стволов в ногах, сопровождавшееся страшными болями, следствием которых стали бред и галлюцинации. Все эти мучения продолжались девять месяцев и закончились смертью Екатерины Васильевны в октябре (по новому стилю – в ноябре) 1913 года.

Елена Ивановна самоотверженно боролась за здоровье матери, все время была рядом с ней и стремилась помочь чем только могла. Здоровье Николая Константиновича в то время тоже было не идеальным; чтобы подлечиться, он, по совету врачей, поехал в санаторий в Кисловодск. Тем временем Елена Ивановна осталась одна с детьми, которые в сложном петербургском климате тоже иногда болели, и с тяжело больной матерью на руках. Состояние Екатерины Васильевны после недавней операции было очень сложным. Послеоперационные швы плохо заживали, из-за воспаления нервных стволов в ногах ее мучили сильные боли, обезболивающие мало помогали. Как писала Елена Ивановна, у больной периодически начинались бред и галлюцинации, и из-за тяжелого нервного расстройства ее не хотели принимать больницы или санатории для больных с соматическими заболеваниями. Елена Ивановна писала мужу:

«…что делать с мамой, этого я не знаю. Во вторник я была у Путятиных – оказывается, никаких санаторий для душевнобольных ни в Царском, ни в окрестностях не имеется. В дворцовом госпитале ужасно скверно, там делают исключение для мамы и принимают ее. Но только на 3 недели, а там пожалуйте вон, т. к. начинается перестройка здания. София Сергеевна дала мне адреса всех существующих лечебниц, пансионов и санаторий, но я тщетно ездила, нигде не принимают из-за головы. Тогда я обратилась с претензиями к Домбровскому, и он согласился оставить ее еще недели на две, а затем я могу взять ее к себе. Он уверен, что ее возбуждение пройдет и останется забывчивость, которая на психику детей влияния оказывать не может» [143] .

Чуть позже она сообщает:

«У нас ничего нового, наконец-то родственники пришли к убеждению, что самое лучшее решение судьбы Мулички [144] – оставить ее в больнице до полного заживления раны. Доза морфия увеличена уже до 2 % и мало действует. Мне так жутко и так странно все происходящее, что я ловлю себя на мысли, что я сейчас проснусь. Скверное состояние» [145] .

Как часто бывает в таких ситуациях, помимо душевных переживаний навалились еще и денежные проблемы. Елене Ивановне пришлось решать эту срочную проблему в одиночку. Мужу она писала:

« Мне очень больно, что приходится тебя расстроить – дело в том, что не знаю, откуда взять деньги, чтоб расплатиться с докторами и всем больничным персоналом. Макс выдал мне 500 и больше не хочет давать, говорит, что счет перегружен. В Московском банке я взяла 700, да у меня было 500 р., но всего этого мало.

Для удешевления решила взять маму к нам и, если возможно, то сократить одну сестру – будем дежурить по очереди. Дней через 10 можно будет обходиться без доктора, а пока будет ездить через два дня.

Расплата с докторами предстоит во вторник либо среду, откуда я возьму деньги – не знаю. Заложу серьги, за них дадут 700 рублей, но и этого не хватит. Пожалуй, прибавлю еще кулон, дадут еще 200. А дальше на что существовать? Биржа очень плоха, ничего нельзя трогать. Попробовать разве перевести часть акций на Московский банк, может быть, тогда Макс и даст без всяких фокусов и предпосылок.

Верчусь, как белка в колесе, не имею совсем свободного времени. Эти дни почти каждый день бывала в Питере, разузнавала, где лучше и дешевле поместить маму, – выходит, что дома много выгоднее. Милый, милый Майчик, как я устала физически и нравственно. Ведь никого кругом, кто бы мог помочь, посоветовать.

Тебе тоже нельзя ни в чем себе отказывать, плохое лечение, если лишать себя комфорта.

Я долго не хотела тебе писать, откладывала до последнего момента, и то, пожалуй, твой ответ запоздает.

Целую тебя. Не очень огорчайся, авось, это переходное время скоро окончится» [146] .

Еще одно письмо Николаю Константиновичу так же красноречиво говорит о том, каково приходилось Елене Ивановне в то время:

« Сейчас час ночи. Я безумно устала. Все эти дни уезжаю в 9 Ѕ и возвращаюсь в 10 вечера. Во вторник перевожу маму к нам. Необходимо это сделать, чтобы сократить расходы и мне отдохнуть! Сегодня нашла санитара за 60 р. в месяц. Сокращу одну сестру – все будет легче. Завтра еду хлопотать о санитарном вагоне, говорят, что это будет стоить 3 либо 4 рубля, – это не дорого.