Дитя лета - Луанн Райс

– Проходит… – заплакала Лили.

– Пройдет, – сказала Энн, почти строго.

– Что, если…

Никто даже не подумал ответить Лили на тот вопрос, который она не решалась сформулировать. Они просто стояли рядом, меж тем как судно бежало все быстрее и быстрее. Мамы, дочери, лучшие друзья в этом холодном климате, все вместе – ради Роуз и Лили.

– Да убаюкает тебя море, да защитят тебя ангелы, – шептала Джессика.

– Что это? – спросила Элли.

– Ирландская молитва моего отца, – ответила Джессика.

Мариса священнодействовала над своим маленьким пациентом, нежно и сильно. Как опытная медсестра детского кардиологического отделения, она повернула Роуз на бок, помогая ей подтянуть колени к груди. Склонившись над девочкой, она что-то нашептывала ей на ушко, считая между тем удары сердца и следя за пульсом. Потом она приложила ухо к груди ребенка, нахмурилась, выпрямилась, некоторое время прощупала бок, немного подождала. Лаэм держал маску, регулируя подачу кислорода. Джуд связался с береговой охраной, но, не зная, как ответить на заданные ему вопросы, протянул микрофон Марисе. Она отвечала четко:

– Пациент девяти лет… пол женский… тетрада Фалло… запланированная операция… восстановительная медицина. .. да… легочный стеноз… увеличена печень. Почки… Операция должна состояться в Бостоне, но думаю, что…

Лили слушала, что говорила Мариса, но все слова вдруг утратили свой смысл, сплылись в нечто расплывчатое, неразличимое. Потому что в это время Лаэм обернулся – немного, только чтобы встретиться с Лили взглядом: лицо его светилось широкой, радостной улыбкой, он кивал на Роуз, – она открыла глаза, ярко-зеленые, живые, глаза девочки, у которой сегодня день рождения. Роуз осмотрелась вокруг, и поскольку Лаэм знал, что есть только один человек, которого она желает видеть, то, продолжая держать маску, отодвинулся в сторону, дав девочке возможность взглянуть на маму.

Мэйв Джеймсон сидела у себя в саду на старой кованой скамье в тени морского дуба. Аромат роз наполнял соленый воздух, и от каменистой почвы поднималось летнее тепло. Дул мягкий бриз, шелестя листвой у нее над головой. Глаза ее были закрыты, и случайный прохожий легко мог бы подумать, что она мирно отдыхает. Но это было далеко не так.

Внизу, у подножия скал, начинался прилив. Она слышала, как волны плескались все выше и выше. Было невозможно не вспомнить ту девочку – она играла в воде, плавала, как нерпа, и ее каштановые волосы прилипали к голове и становились такими гладкими и блестящими. Ей нравилось нырять, причем как можно глубже, и подниматься на поверхность с полными горстями ракушек и морских водорослей. Мэйв сидела на этой же скамье и часами наблюдала, как она ныряет и плавает.

Хлопнула дверца автомобиля, и старушка облегченно вздохнула. Она ждала этого визита. Он должен был состояться – так случалось каждый год. Но в этот раз что-то было иначе. На сердце лежала такая тяжесть, словно с него сошел еще один слой надежды.

– Какое чудесное утро, Мэйв, – послышался знакомый голос. Она чуть приоткрыла глаза, чтобы посмотреть на своего гостя. И, едва взглянув, улыбнулась. Не смогла удержаться. Он был все так же красив, и молод, и энергичен, как тот молодой полицейский, который появился на пороге ее дома много лет назад. Его пес, черный Лабрадор, побежал мимо Мэйв прямо к кромке воды.

– Уже не утро, – ответила она. – Уже три часа.

– Не успел я ступить сквозь ворота во двор, как вы уже нападаете на меня?

– Дорогой мой, ворот давным-давно нет. Ну, милости прошу в мою обитель.

Она наблюдала, как он миновал «колодец желаний» с изгибами его кованой арки и надписью «Морской сад» – такое название Мара придумала для своего дома, будучи еще совсем маленькой девочкой. Патрик мельком взглянул на буквы: из-за морского ветра и соленого воздуха, много лет разъедавших металл, они стали похожими на пауков.

– Ваша обитель. – И он остановился возле Мэйв.

– Морской сад, – сказала она, – по-прежнему ждет возвращения своей русалки.

– Мэйв…

– Дорогой мой, ты же сам велишь мне быть реалистом? Я слышу это по твоему тону. Девять лет прошло с тех пор…

– Зачем напрасно травить себя надеждами, если мы оба знаем…

– Что мы оба знаем? Что мы вообще знаем? Что она здесь жила, что потом исчезла, что ее ребенку сегодня может исполниться девять лет – ну, не сегодня, так завтра, или, может быть, вчера… Я же не знаю точно, когда она родилась.

– Мы даже не знаем, родился ли он вообще, – сказал Патрик. – Вероятнее всего, нет.

– Тогда зачем каждый год ты навещаешь меня? Зачем продолжаешь задавать вопросы, словно все еще надеешься ее найти?

Патрик густо покраснел, его веснушчатая кожа зарделась, как загар. Голубые глаза блестели на солнце. Иногда Мэйв казалось, что он жалеет ее и не рассказывает о всех подробностях своих изысканий, о бессонных ночах, о том, как из-за его одержимости этим делом у него распалась семья. Мэйв старалась как можно мягче внушить ему всю тщету," все безумие – да, именно безумие – попыток раскрыть дело о пропавшей женщине, которую сам он в глубине души считал погибшей. Тем более что он уже уволился из полиции.

Мэйв не верила в успех его действий.

– А что говорит по этому поводу Анжело? – спросила она.

Он тихонько присвистнул и тряхнул головой так, что его рыжие волосы скрыли голубые глаза.

– Запрещенный удар, Мэйв.

– Разве ты не говорил мне, что Анжело – твой друг, что он пытается убедить тебя в том, что ты охотишься за миражом, разыскивая мою внучку?

– Во-первых, я ее не разыскиваю. Дело закрыто. К тому же я в отставке. А во-вторых, Анжело – ослиная задница.

– Неужто? А я-то думала, он твой лучший друг.

Патрик кивнул. Он стоял прямо напротив Мэйв, и она наклонила голову так, чтобы его голова загораживала ей солнце.

– Ну, друг, понятно, – согласился он. – Но когда дело касается расследований, тут уж он полный кретин. Флора! Оставь ты эту чертову водоросль! Снова провоняешь мне всю машину. От тебя разит, как на отливе!

Мэйв засмеялась. Она и сама не знала, почему ее так веселит, когда Патрик Мерфи ругается. Вообще-то она не любила грубость. Может быть, в случае с Патриком она слышала в этом отголоски той страсти, с которой он продолжал поддерживать в себе мечту о том, что Мара жива? Вопреки тому, в чем всячески пытался убедить ее.

– Собакам нравятся мои камни. Вернемся к Анжело.

– Он ни хрена не смыслит в моих делах.

– Он ведь не является представителем правопорядка, верно? Что бы он выяснил, если бы ты вплотную подобрался к разгадке?

– Мало что, – буркнул Патрик. – Это что у вас?

– Это? – спросила она, протягивая ему розовые садовые перчатки. Но он отрицательно замотал головой и указал пальцем на другой предмет: