Мазепа - Татьяна Таирова-Яковлева

Опубликовавший этот статейный список А. Востоков совершенно справедливо отмечал, что Мазепа был гораздо лучше осведомлен о положении соседних держав, чем московское правительство, а потому «в международных вопросах всегда был дорогим и полезным советником Москвы»[221].

Иван Степанович не случайно, вопреки своему обыкновению, столь резко и безапелляционно вылил на Шакловитого ушат холодной воды. Он понимал, что речь шла о его жизни. В случае неудачи похода Голицын, как было с Самойловичем, не постеснялся бы пожертвовать своим ставленником. Поэтому, видя в Шакловитом более благодарного слушателя, Мазепа убеждал его, что поход на Крым следует начинать рано, «по первому зимнему пути», стремительным ударом предупредив возможное нападение татар на украинские города.

Мазепу на этот раз послушали. Был дан указ боярам собираться в поход в феврале. Мазепа (в виде награды за ценные советы) получил право видеться со своим зятем из Польши, а племянник его (сын сестры) Обидовский был пожалован в стольники. Это лишний раз подчеркивает то, что правительство Софьи доверяло Мазепе.

Но вот тут-то и возникает главный вопрос: неужели Федор Шакловитый лично приехал к гетману только для разговора о Крымском походе, в который сам не собирался идти? Не ближний путь и слишком высокая честь для Мазепы. Скорее бы военную стратегию стал оговаривать будущий главнокомандующий — Голицын или на худой конец Неплюев.

На самом деле князь Василий и все сторонники Софьи связывали с приездом Исайи гораздо более далеко идущие планы. Два года спустя греческий архимандрит рассказал следующее: при отпуске с Москвы князь Голицын пригласил его к себе для какого-то «тайного дела». Прощаясь с патриархом Иоакимом, Исайя заикнулся об этом, и патриарх заявил, что он знает, о чем идет речь, но запретил в это ввязываться. Однако на обратном пути из Москвы Исайя встретился с Неплюевым, который передал просьбу царевны Софьи и Голицына исходатайствовать грамоту от святейших вселенских патриархов, чтобы Софья могла носить царскую корону и в церковных правилах имела поминовение наряду с царями. Исайя обещал просьбу передать, но сомневался в благополучном исходе, так как всеми «московскими делами», по его словам, ведал московский патриарх Иоаким. На это Неплюев заявил: «Плюнь на него»[222].

Именно эти усилия Голицына и Неплюева добиться для Софьи нового титула станут впоследствии главной причиной их опалы. В данном случае можно не сомневаться, что появление у Мазепы Шакловитого осенью 1688 года, сразу после приезда на Украину Исайи, обсуждение с гетманом ситуации в православных Балканах, отправка Мазепой весной 1689 года к Шакловитому гравера Тарасевича были звеньями одной цепи, в которой гетман играл далеко не последнюю роль.

Не менее активную роль играл Мазепа и во второй проблеме, с которой столкнулся Голицын, — церковной.

Мы неоднократно отмечали, что князь Василий для допетровской эпохи был фигурой революционной. Иностранцев поражал его роскошный дом в Охотном ряду с прекрасной библиотекой. Он первым начал принимать послов у себя дома, говорил с ними по-латыни, привлек иностранцев на офицерские должности в армии[223]. Он разрешил пребывание иезуитов в Москве; среди иностранцев ходили слухи, что Голицын не чужд идеи церковной унии. Все это вызывало яростное сопротивление ряда русских церковных деятелей, прежде всего патриарха Иоакима.

Идеологом правительства Софьи становится Сильвестр Медведев, ученик белорусского богослова Симеона Полоцкого, который, как мы отмечали, оказал большое влияние на изменения дворцового уклада при царе Алексее Михайловиче. При поддержке Полоцкого Медведев стал «главным справщиком» Печатного двора в Кремле. Именно он разработал идеологическую концепцию, доказывавшую законность власти Софьи. В частности, он написал знаменитое «Созерцание краткое», в котором изобразил царевну спасительницей России в годы стрелецких бунтов. Творение это было одновременно и политическим памфлетом, и серьезным историческим исследованием, основанным на свидетельствах очевидцев.

Одним из главных направлений усилий Медведева было распространение на Руси просвещения. С этой целью еще при жизни царя Федора Медведев открывает славянско-латинское училище, которое должно было стать основой академии (по аналогии с Киево-Могилянской). Голицын поддерживал эти идеи старца («чернец великого ума и остроты ученой», как говорили о нем современники), но патриарх Иоаким выступил категорическим противником. В результате яростной борьбы в 1683 году была закрыта типография в Кремле, после чего украинские типографии становятся единственным местом, свободным от цензуры.

Еще более жесткая борьба разгорелась за будущую академию. Иоаким желал создания чисто церковной школы, без «латинистов» и, по сути, без просвещения. Весной 1685 года в Москву прибыли греки братья Лихуды, которые возглавили кружок «мудроборцев», поддерживаемый патриархом. Вопрос о том, быть или не быть просвещению на Руси, перешел в богословскую плоскость дискуссии о «таинстве евхаристии», до сих пор весьма острой в православии. Позиция Лихудов была категорической. В идеях Медведева они видели не заблуждение, не небольшое отступление от канона, но злостную ересь, заслуживающую строжайшей кары. Осенью 1687 года этот кружок издал книгу, в которой Медведева именовали «иезуитом или униатом», а все украинские сочинения, начиная с катехизиса Петра Могилы, объявлялись еретическими. Лихуды не слишком затруднялись обращением к богословским первоисточникам, полагаясь на то, что «народ здесь неученый, а неученые люди и неистину почтут за истину, если ее украсить цветами красноречия и доводами философии»[224].

Медведев не сдавался. В 1687 году он издает «Книгу о манне хлеба животного», изящно оформленную по нормам эстетики барокко, украшенную стихами, эпиграфами и аллегоричными иллюстрациями и содержавшую детальный разбор трудов Отцов Церкви. Он старался показать, что «мудроборцы» препятствовали развитию науки в России, запрещали «забавляться возле физики и философии»[225].

Разумеется, его идеи были очень близки украинскому православию и лично Мазепе. Обвинение в «ереси», по сути, их тоже затрагивало. Игумен Киевского Кирилловского монастыря Иннокентий Монастырский писал гетману, что работа Лихудов «ни правды, ни мудрости в себе не имеет»[226]. В августе 1688 года Мазепа написал Голицыну, что узнал о богословском споре, проходившем в Москве. Он предлагал прислать «те письма спорные», а он призовет «искуснейших духовных людей» митрополии Киевской, чтобы рассудить эти работы и выдать свое мнение о них[227]. В начале 1689 года Мазепа прислал Голицыну книгу И. Монастырского против «мудроборцев».