Американские трагедии. Хроники подлинных уголовных расследований XIX–XX столетий. Книга IV - Алексей Ракитин

свидетельствовали её мокрые волосы. В декабре 1945 г. детективы пришли к выводу, что причиной преступления оказалось появление женщины, вышедшей из ванной комнаты, в момент, когда преступник проник в апартаменты. Злоумышленник запаниковал, сначала попытался отбиться от хозяйки апартаментов с ножом в руках, но увидев, что не справляется, пустил в ход огнестрельное оружие.

Полиция считала, что убийство Браун совершил некий худощавый мужчина 35–40 лет, которого видел ночной портье выходящим из лифта. Имелся свидетель, вроде бы слышавший звук выстрела в 4 часа утра. Его показания противоречили заявлению портье, утверждавшего, будто Браун вернулась до полуночи.

Признания Хейренса прояснили это дело. Френсис Браун действительно вернулась около полуночи и примерно в то же время она была убита, информация свидетеля, якобы слышавшего звук выстрела в 4 часа утра действительности не соответствовала.

Что последовало далее?

6 сентября Хейренс был снова доставлен в здание суда, где судья Уорд предложил ему сказать последнее слово до того, как приговор будет оглашён. Очевидно, судья ждал каких-то слов раскаяния или хотя бы какой-то человеческой реакции от того, кто задушил и разрезал на части 6-летнюю девочку, а затем разбросал фрагменты её тела по канализационным колодцам. Уилльям поднялся со своего места и, подумав, тихим голосом произнёс: «Я хочу выразить в этом суде своё глубочайшее сожаление по поводу того, что я натворил» (дословно: «I want to express to the court my deepest sorrow for what I have done»). Судья молчал, давая возможность подсудимому что-то прибавить к сказанному, но, видя, что фонтан красноречия иссяк, предложил ему сесть и принялся зачитывать приговор. Согласно решению судьи Уорда, детоубийца Уилльям Хейренс осуждался на 3 пожизненных срока за убийства 3 человек и плюс к этому — ещё на 61 год по совокупности за все остальные преступления.

Для родителей случившееся явилось шоком, хотя они, наверное, были давно уже готовы к подобному исходу. После окончания заседания все его участники вышли в коридор, где мать Уилльяма ещё пыталась сквозь рыдания о чём-то разговаривать с журналистами, отец же только прятал от людей заплаканные глаза.

Зато Уилльям Хейренс прямо-таки расцвёл. Тот день явился его жизненным апогеем, вернее, он так думал.

Родители Уилльяма Хейренса — Маргарет и Джордж — в здании суда после осуждения их сына на пожизненное заключение в тюрьме.

Ему было разрешено пообщаться с журналистами после вынесения приговора — это было неофициальное условие, на выполнении которого настаивал он сам и его адвокаты. Обвинители уступили, решив, видимо, что ежели мальчик хочет порисоваться перед публикой — пусть рисуется, лучше себе он не сделает!

Хейренс, облаченный в чистый костюм, подстриженный и пахнущий одеколоном, упивался собою и заливался перед журналистами соловьём. В частности, он им сказал: «Я считаю, что мои юристы поступил правильно, признав меня виновным. Я понимаю, что для общества лучше, когда я заперт в камере. Но я человек и я хотел бы быть свободным» (Дословно: «I believe that mv lawyers did right to plead me guilty. I realize that it is best for society that I am locked up. but I’m human and I would like to be free.»). Вот такой поток сознания и демагогии полился из уст Уилльяма Хейренса в уши всех, кто был готов его слушать.

Немного подонок, немного убийца, а в остальном — молод, красив и талантлив… вах! На этой фотографии Улльям Хейренс чем-то неуловимо напоминает Свирида Голохвостова в исполнении Олега Борисова, героя кинофильма «За двумя зайцами». Или автору это только показалось?

Наверное, Уилльям всерьёз думал, что его словоизвержения будут кому-то действительно интересны. Но это Америка, страна, в которой погоня за сенсацией поставлена во главу угла работы средств массовой информации. Вчерашние новости, подобно прошлогоднему снегу, никому не нужны, а бывшие знаменитости никому неинтересны.

О Хейренсе и его деяниях Америка позабыла моментально. Краткий всплеск интереса последовал лишь в конце 1946 г., когда историю убийства Сюзан Дегнан и последующее разоблачение Хейренса многие американские масс-медиа поставили в ряд важнейших событий уходившего года. Это может показаться удивительным, но Нюрнбергский трибунал и атомные испытания в Тихом океане американские средства массовой информации признали равными по своей важности криминальной истории, разыгравшейся в Чикаго и описанной в этом очерке.

Как бы там ни было, о Хейренсе после 1946 г. позабыли. И это оказалось самым страшным для него испытанием. Проходили годы, десятилетия, сменялись президенты, а Хейренс оставался заживо погребён в застенке. И никому он уже не был интересен — вот это было самое страшное! «Полковнику никто не пишет»…

Резкий и борзый на свободе, Хейренс в тюрьме моментально присмирел и сидел очень тихо, как мышь под веником. И то сказать — одно дело показывать свою крутизну перед женщинами и девочками, имея в кармане пистолет или нож, и совсем другое — в тюрьме, полной сумасшедших моральных уродов и членов этнических банд. Хейренс умудрился просидеть, не отсвечивая, много десятилетий и со временем его перевели в в тюрьму с самым мягким режимом содержания в Иллинойсе, находящуюся в городе Диксон.

5 марта 2012 г. Уилльям Хейренс оставил этот лучший из миров, сделав его если не гармоничнее, то уж точно чище! В застенке он провёл почти 65 лет и по праву входит в сотню узников, находившихся в условиях лишения свободы наибольший срок в истории правосудия.

В 1946 г. Уилльям Хейренс пребывал в уверенности, что его главнейшая задача — остаться в живых. И лишь оставшись в живых, он всерьёз задумался над тем, что же именно он выиграл… И выиграл ли вообще?

Начиная с 1970 г., т. е. того времени, когда он пробыл в тюрьме четверть века, Хейренс стал делать заявления, призванные дезавуировать сделку с правосудием, заключенную в сентябре 1946 г. Понятно, чем он руководствовался — рассчитывал под любым предлогом отменить приговор судьи Уорда и выйти на свободу.

Чем больше проходило времени с момента заключения под стражу, тем увереннее и энергичнее становилась риторика Хейренса. Сначала, пока были живы участники событий 1946 г., он аккуратно говорил о неких «незаконных» формах ведения следствия, о том, что ему при задержании не были разъяснены его права, его не поставили в известность о наличии у него адвоката, нанятого к тому времени матерью и т. п.

Но по мере того, как проходили годы