Я его убила. Истории женщин-серийных убийц, рассказанные ими самими - Микки Нокс

как я танцую с обнаженной грудью. Стащив меня со сцены, Ронни пускает в ход кулаки. В результате побоев я еще неделю не могу встать с кровати.

– Что ты так стараешься, думаешь, клиентам не все равно? В таком случае они не стали бы спать с глухой старухой, – говорит он всякий раз, когда видит, как я крашусь.

Ронни не намерен разводиться и не требует, чтобы я уволилась. Он просто унижает меня каждую секунду. В его словах нет ничего, кроме зависти и ненависти.

Мужчины так просто не уходят. Они предпочитают изводить тебя, пока ты не попытаешься покончить с собой или разделаться с ними. Однажды, вернувшись из бара, я в изнеможении сажусь на кровать, а Ронни начинает по привычке допекать меня. Он распаляется все сильнее, но у меня нет сил ответить. Он бьет меня о стену, а затем задирает юбку и насилует на глазах у детей. Мне остается только тихо скулить на полу. Утром он ведет себя так, будто ничего не произошло. Все повторяется. С восходом солнца все стараются делать вид, что все случившееся накануне – всего лишь морок, ночной кошмар. Вот только я все помню и не намерена ничего прощать.

Ронни собирается куда-то, а я пью кофе и наблюдаю за тем, как он натужно пытается шутить. Проходит десять или пятнадцать минут, на экране телевизора сменяется пара музыкальных видео. Я ставлю чашку на стол, беру пачку сигарет и ключи от машины. Ронни требует, чтобы никто, кроме него, не курил в доме, поэтому я обычно делаю это, сидя в машине. Я выкуриваю одну сигарету, вторую… Муж выходит на проезжую дорогу, ведущую к озеру. Отсюда до озера не больше мили, поэтому он ходит туда пешком. Через лобовое стекло я слежу, как его массивная фигура уменьшается, а вместе с тем он становится менее страшным и опасным. Это больше не огромный бородатый здоровяк, который будет уместно смотреться на ринге для реслинга, это всего лишь маленькая фигурка, которую в моих силах уничтожить. Достаточно просто сбить его с ног, и я выиграю бой. В следующую секунду я уже жму на педаль газа и выезжаю на дорогу. Ронни всего в паре сотен футов от меня. Разогнаться не удается, но он все же падает, разбивает лицо и ломает ногу.

Конечно, Ронни грозит мне судебным иском, но я припоминаю ему, как он насиловал меня на глазах у детей. Это пугает его, и он соглашается разойтись мирно, а я даю себе слово больше никогда не допустить того, чтобы мужчина меня унижал. Я живу в своем трейлере, воспитываю детей на собственные средства. Так с какой стати мужчины продолжают считать меня своей собственностью? Почему смеют мне диктовать, что делать и как жить?

Наверное, с этой минуты во мне поселяется острая ненависть к противоположному полу. Я жду от них удара под дых. Как бы добр мужчина ни был при знакомстве, рано или поздно его истинная сущность вылезет наружу. Настанет час, когда он изнасилует тебя, а утром ты будешь делать вид, что ничего не произошло. Но мне и в страшном сне не могло привидеться, что они переключатся на моих детей.

Дойл Баркер появляется в моей жизни почти сразу после развода с Ронни. С виду это тихий и спокойный мужчина сорока с лишним лет. Жена выгнала его из дома, по всей видимости, из-за пристрастия к проституткам и стриптиз-клубам, и ему негде жить. Когда мы начинаем встречаться, он обитает в дешевом придорожном отеле неподалеку от Амарилло. Через пару недель после нашего знакомства он переезжает в мой трейлер. Поначалу Дойл кажется идеальным мужем. Впрочем, все как всегда. Он отдает мне всю получку, а по выходным возит детей в пиццерию. Я не задумываюсь над тем, почему лица дочерей мрачнеют, когда я упоминаю его в разговоре. Они молчат. Все делают вид, что ничего не случилось, а я не замечаю той звенящей тишины, какая царит в доме по утрам. Я привыкла к ней, она не кажется мне чем-то особенным.

Мы с Дойлом довольно часто ссоримся, но потом быстро миримся. Несколько месяцев все идет более или менее нормально, пока однажды, проснувшись ночью, я не иду выпить воды. Дойл стоит рядом с кроватью спящей дочери и гладит ее между ног. От неожиданности я шумно втягиваю воздух, и он в ужасе поворачивается. Встретившись со мной взглядом, Дойл одергивает руку, но с этого мгновения все идет наперекосяк. Мы не говорим об этом случае, но я все время помню о нем, начинаю присматриваться к этому человеку и намекаю на ночное происшествие в каждой перебранке. Он всякий раз трясется и выбегает на улицу, чтобы продышаться, а возвращается глубоко за полночь.

Проходит время, и я стараюсь стереть из памяти пережитый кошмар. У меня почти получается, но однажды я застаю его за тем, как он, зажав дочери рот рукой, стягивает с нее трусики и пытается изнасиловать. Я устраиваю скандал и намереваюсь вышвырнуть его на улицу, но в ответ он грозит мне психушкой и заявляет, что не собирается никуда уходить.

– Кому поверят, как думаешь? Глухой проститутке, стрелявшей в одного мужа и переехавшей на машине второго? Смеешься? Да я завтра же обращусь в отдел опеки, и у тебя заберут детей, а еще скажу на суде, что ты невменяемая истеричка, и потребую отправить тебя на принудительное лечение. Отгадай, с кем останутся дети и кто будет жить в твоем гнилом трейлере? – Дойл произносит это с гадкой улыбкой на губах.

Мое замешательство явно доставляет ему удовольствие, и нет никаких сомнений в том, что он сделает все в точности так, как говорит.

Мы с дочерью хороним Дойла на заднем дворе. Не имеет значения, кто занес лопату над его головой. Ни секунды не жалею о том, что он умер. Через пару недель я продаю его грузовик. На эти деньги мы живем, наверное, пару месяцев, покупаем кое-что из бытовой техники и чиним моторную лодку, на которой сын рыбачит. Иногда мы сдаем ее в аренду кому-нибудь из туристов.

Шериф несколько раз интересуется, куда подевался Дойл, но в городе его практически никто не знал, он был чужаком, исчезновение которого никого особо не беспокоит. Взрослый одинокий мужчина, судьба которого может волновать лишь его родственников. Но Дойл ненавидел бывшую жену, а с родителями за все время нашего знакомства не общался ни разу, так что переживать о его смерти некому.

На какое-то время я отказываюсь от