Дно разума - Алексей Атеев

И Севастьянов стал действовать. Для начала он отыскал этого Вову Пушкарева, к которому перешла монета. Мальчик не отрицал: она действительно некоторое время была у него, а потом он ее поменял. На что? О! Обмен получился, можно сказать, замечательный! Даже невероятный. Известный коллекционер Добрынин отвалил за монету кучу древних талеров. Мальчик показал эти самые талеры Севастьянову. Даже на взгляд неспециалиста в нумизматике талеры стоили кучу денег. С какой стати знаток монет мог дать за одну, пусть даже очень редкую, такое богатство?

Севастьянов задал этот вопрос Пушкареву.

Вова пожал плечами:

– Даже не знаю, что ответить… Просто мне очень захотелось…

– Чего захотелось?

– Ну… получить за нее побольше.

– Понятно. И старик Добрынин пошел тебе навстречу?

– Ага.

Севастьянов и раньше кое-что слышал о Добрынине, в частности о его крайней скупости.

– С трудом верится, – высказал он свои сомнения, – что Добрынин дал тебе такую кучу старинного серебра за одну монетку.

– И притом дырявую, – добавил Вова. – А хотите увидеть эту монету?

– Каким же образом? Ведь ты говоришь, у тебя ее уже нет?

– Я перевел ее изображение на бумагу. Куда же я листок этот засунул? Кажется, в «Географию».

Вова достал учебник и стал перелистывать страницы.

– Вот она. – Он протянул Севастьянову листок с изображением монеты. – Правда, красивая?

Профессор некоторое время изучал изображение монеты. Ничего особо примечательного он в ней не находил. Звезда и какие-то надписи. Кажется, на латыни.

– Можно я заберу? – спросил он.

– Да, пожалуйста. Все равно я не знаю: с чего вдруг старик Добрынин так расщедрился?

– Вот видишь… Сам же понимаешь: обмен получился неравноценный. Как думаешь, почему так произошло?

– Видели бы вы его глаза, когда он разглядывал ее. Словно у сумасшедшего, – задумчиво произнес Вова. – Мне кажется, что дед в ту минуту отдал бы мне все, попроси я у него.

– Серьезно?

– Мне так показалось. Я просто нахальничать постеснялся.

– Но чем ты это объясняешь?

– Не знаю, – немного подумав, сказал Вова. – Честное слово, не знаю. Он как под гипнозом был.

– Кто же его загипнотизировал? – не отступал Севастьянов. – Уж не ты ли?

– Нет. Я таким вещам не обучен… А других людей рядом не было. Только жена его… Может, какой-то предмет его загипнотизировал. Та же монета… Я читал в «Науке и религии» про такие случаи. Если долго смотреть на что-нибудь блестящее, можно впасть в транс.

– В транс? – удивленно переспросил Севастьянов. Его изумило, что мальчику известны подобные слова.

– Ну да. В транс. Это когда человека загипнотизировали. Но в данном случае никто его специально не гипнотизировал. Это все монета… Ее работа.

– Ты так считаешь?

– А что еще? Я с Мартыном Мартыновичем Добрыниным и раньше общался. Никогда он так себя не вел. Чтобы за дырявую денежку столько отвалить. Это же уму непостижимо! Как это можно объяснить? Да только гипнозом! Кстати, через пару дней после этого Мартына Мартыновича ограбили… Все монеты увели. И жену убили…

– Не может быть!

– Совершенно точно. Все мальчишки знают. Некоторых уже вызывали в милицию. Допрашивали…

– А сам-то Добрынин жив?

– В больнице вроде лежит. Его, говорят, пытали.

– Где он жил… Этот самый коллекционер?

Вова сообщил адрес, и Севастьянов направился туда. Он решил выяснить все подробности. Дело принимало вовсе необычный оборот.

Стоя перед дверью, за которой проживал коллекционер, Севастьянов безрезультатно жал на кнопку звонка. Он уже собрался уходить, но тут отворилась соседняя дверь, и в образовавшуюся щель выглянуло старушечье личико.

– В больнице-то сам, – сообщила бабка. – А Маруся в могиле…

«Это она про жену говорит», – догадался Севастьянов.

– А в какой больнице?..

Выйдя из подъезда, Сергей Александрович задумался. Что делать дальше? Плюнуть на эту смутную историю, попахивающую уголовщиной, и отправиться восвояси или все-таки отыскать Добрынина и поговорить с ним? Но пустят ли к нему?

Он вдруг вспомнил, что знает главврача больницы, в которой нынче пребывает коллекционер. Можно обратиться к нему за помощью. Этот доктор – свой человек в обществе «Знание», читает лекции по вопросам брака и семьи. Севастьянов не раз собственноручно выписывал ему путевки. Скорее всего, он не откажет. И наш герой зашагал в больницу.

– Как же, как же! – после взаимных приветствий воскликнул главврач, звали его Борис Абрамович. – Есть у нас такой больной. Жертва, так сказать, эксцессов уголовного мира. Вы в курсе этой истории? – И он рассказал о налете на квартиру Добрынина, особо напирая на живописные подробности пытки Мартына Мартыновича и убийства его жены. – Лежит в отдельной палате. Только поговорить вам вряд ли удастся. Он все время в забытьи. Бредит время от времени. Вообще говоря, я думаю, он того… умом тронулся. Немного оклемается, мы консилиум соберем, пригласим психиатра… Нужно решать, где ему место. Возможно, стоит провести курс лечения в психиатрической клинике.

– А о чем он бредит? – спросил Севастьянов. – Должно же быть что-то основное. Суть его содержания, так сказать…

– Я, честно говоря, не в курсе. Бредит и бредит… Можно у сестер спросить. – Он поднял телефонную трубку: – Соедините со Святославом Александровичем. Святослав? Кто у тебя при Добрынине состоит? Ну да, при этом коллекционере. Свиридова? Пришли ее ко мне. Да. Прямо сейчас.

Через пару минут в кабинет главврача вошла немолодая плотная дама, облаченная, как и все в этом заведении, в хрустящий халат немыслимой белизны.

Она вопросительно посмотрела на главврача:

– Вызывали, Борис Абрамович?

– Да, Глафира Тимофеевна. Вот товарищ интересуется нашим больным Добрыниным.

– Из милиции?

– Нет, в частном порядке. Ты не помнишь, о чем в бреду толковал этот Добрынин?

Сестра прищурилась и взглянула в потолок.

– Я от и до, конечно, не знаю, но бормотал, это точно! Про жену свою покойную, как будто… Но не горевал, а наоборот…

– То есть как, наоборот?

– Вроде радовался, что ее… того.

– Радовался ее смерти?!

– Ну да! Кричал: «Дождался, дождался, что Маруську пришибли!»

– Вот даже как! – усмехнулся главврач. – Ничего себе, любящий муженек!

– И еще про монеты что-то такое… – подумав, сообщила сестра. – Вроде: «Черт с ними… новые насобираю… Одну только жалко».