Семь отмычек Всевластия - Антон Краснов

— Ерунда! А во что эти египтяне вообще одевались?

— Ну как тебе объяснить, — замялся журналист, — носили…

— Рубашки, брюки, ботинки у них были?

— Сандалии были. Рубашки… гм… А вот с брюками проблема. Брюк они не носили. Вот, глянь. — И Афанасьев показал Ковалеву репродукцию с изображением какого-то египетского вельможи.

— Ниче, здоровый мужик, — одобрил Колян. — И прическа такая… правильная. — На картинке был жрец, и, согласно египетским жреческим канонам, бритая его голова напоминала бильярдный шар. — Только прикинут, как пидор. Юбка какая-то, лента с бахромой, вся грудь нараспашку. Черт-те че! А это что такое?

— А это у него на плечах шкура пантеры. Свидетельство его высокого сана, — не очень уверенно ответил Афанасьев.

Дионы предпочитали высокомерно помалкивать. Колян Ковалев махнул рукой и проговорил:

— Ладно! Там отоваримся, раз такое дело.

Женя медленно сощурил один глаз, а вторым долго и любовно разглядывал Коляна, подавшего этот мудрый совет. Потом он тоскливо обернулся на Эллера, неспешно помахивавшего своим молотом, и проговорил:

— Купим? Ну хорошо… На какие шиши ты решил там отовариваться? Баксы, что ли, возьмешь?

— Нет, ты меня совсем-то за баклана не держи, — обиделся Колян, — что ж я, полный баран, что ли? Не понимаю, что баксов тогда не было? Возьму с собой монетки серебряные. Серебро — оно всегда в цене было.

— Знаю я твое серебро, — сказал Афанасьев, — снаружи да, серебро, а внутри никель. К тому же в Древнем Египте не было монеток, а расплачивались кольцами: золотыми, серебряными и медными.

— Что ж мне теперь, свое обручальное кольцо тащить, что ли? — буркнул Колян и вознамерился было плодотворно развить тему, как его прервал Альдаир, хлопнувший Ковалева по плечу и сурово проговоривший:

— Вижу, что погрязаете вы в мелких дрязгах и не щадите нашего времени драгоценного. А оно — как вода: просочится сквозь пальцы и не вернется!

«Кто бы говорил, как не ты! — подумал Женя. — Собрался на три с лишним тысячи лет в прошлое, а начинает пререкаться из-за одной минутки! Тоже мне деятель… И вообще, мне кажется, что все это не кончится добром. Как в кино: миссия невыполнима, и вообще… черт знает что такое! Черррт знает!!!»

Альдаир вдруг улыбнулся так щедро, что, казалось, вся квартира Афанасьева осветилась божественными бликами, и раскатил на всю комнату фразу:

— Ведь Добродеев просил тебя не обижать похабными словесами ни его самого, ни его племя! Вижу я, что не внял ты. Ну и ладно. Эта хитрая бестия разделит с нами тяготы долгого пути. И вижу я, что в конце нашей трудной дороги улыбнется нам удача и все окупится сполна сам-сто!

— Ну да, — согласился Женя и пошел разогревать еду. Благодаря пищеварительной прыти Эллера и собственным образовательным потугам он не ел вот уже двое суток…

— И еще! — крикнул ему вслед Альдаир. — Тот, кто ИДЕТ, должен опустить одну руку в реку. Это обязательное условие ПУТИ. Чем больше река, тем быстрее мы сможем преодолеть наш путь. Река — обязательное условие. У вас тут есть поблизости реки покрупнее?

3

Над Волгой заходило солнце. Оно уже потеряло очертания, расплывшись большим багровым пятном, разлохматившись в разноцветных облаках, блуждавших у линии горизонта. На воде самой знаменитой русской реки неподвижно, как раскинувшийся на отдыхе неописуемо громадный красный удав, лежала красная полоса, указывающая прямо на кровавый разлом заката. Рядом с этим удавом, выгнувшись всем своим огромным хребтом, высился мост, на котором в подступающих сумерках уже зажгли фонари. Они вытянулись цепью мерцающих огней и походили уже не на удава, а на остов неописуемо громадного динозавра: ящер умер, переходя через великую реку, а его скелет до сих пор лежит здесь, потому что не в силах человеческих сдвинуть эти титанические кости.

— Подойдет? — спросил Афанасьев, указывая на реку и мост. — Я думаю, что Нил, конечно, будет побольше но ненамного.

Альдаир кивнул:

— Да, это большая река.

— Наверное, в ней водится много рыбы, — вставил Эллер, который переминался с ноги на ногу, как медведь, готовившийся заломать охотника.

— Обжора!!

— На месте перетрем эту проблему с местным египетским населением, — внушительно проговорил Колян Ковалев, чьи карманы были набиты обручальными кольцами, золотыми и серебряными печатками, цепочками и браслетами.

Все перечисленное выше составляло трофеи Эллера, среди бела дня ограбившего ювелирный магазин, при этом охранник выпустил в него всю обойму, не причинив диону видимого ущерба. Эллер выкинул его в витрину, сгреб все золото и ретировался. Подробностей Женя и Колян не знали, да и не хотели знать. Подобного беспредела Ковалев не позволял себе даже в недоброй памяти девяносто первом — девяносто пятом годах, когда методы первоначального накопления мало отличались от того способа, что применил рыжебородый дион.

Альдаир окинул пристальным взглядом всех своих спутников. Из них только Женя Афанасьев приготовил себе одеяние, которое, по его предположению, можно было носить в Древнем Египте. Он переоделся прямо на берегу Волги, и при этом у него было такое лицо, словно он хотел сказать: «Да ладно вам, ребята с другой планеты! Мы и так поняли, что вы немерено круты. Так что бросайте валять ваньку и признайтесь уж, что все это шутка, рассчитанная на максимальные понты». Конечно, Афанасьев старался не произносить такого даже про себя по известным уже причинам. Но все-таки согласитесь: сложно, будучи нормальным обывателем, поверить в то, что, взявшись за руки, можно разнять их уже не на песчаном берегу Волги, а на красноватом, щедром и жирном животворном иле Большого Хапи. Гак называли великий Нил древние египтяне.

Альдаир присел на корточки и опустил левую руку в воду. Правую он протянул Афанасьеву. Мощная, но округлая кисть с длинными музыкальными пальцами, неожиданно нежной кожей на тыльной стороне ладони точеными контурами на несколько мгновений застыла в воздухе, а потом Женя, решительно выдохнув, вложил в десницу диона свою чуть подрагивающую холодную руку. Эллер присел на корточки рядом с Альдаиром и, потеребив рыжую бороду, опустил в Волгу правую руку, а левой безо всяких предупреждений вцепился в кисть Коляна Ковалева так, что тот подпрыгнул. Колян вообще выключился из ситуации: он вставил наушники и слушал CD-плеер. Длань могучего диона, что называется, воззвала его к жизни.

— Возьмитесь за руки, чтобы соединить всех нас, — скомандовал Альдаир, — изриньте из голов своих мысли обо всем сущем! Представьте, что вы — щепки, которые несет по волнам великой реки. Представьте дальний берег, упругую волну… Эллер!!!

Оба диона чуть нагнулись вперед, погружая ладони в воду; Афанасьева вдруг обдало жарким колючим дыханием… маленькие иголочки впились в спину, заставляя выгнуться, изменить положение тела. В следующую секунду ему показалось, что песок, молчаливо лежавший под ногами, начинает дыбиться, ершиться, как растрепавшаяся под ветром аккуратная сложная прическа. Ноги журналиста стали погружаться в землю, тоскливый холод спиралями вошел в жилы. Вместо сердца заворочался, заворчал, каменея, тяжелый и немой булыжник. Зажужжали, закручиваясь в веретенца, продолговатые синие сполохи. Они разрастались, уплотняясь, ширясь свиваясь в кокон. Кокон охватил Афанасьева плотно, плотнее, чем брезент, он отрезал приток воздуха. Косматое удушье распирало горло, легкие. Вслед бросились, теряясь и отставая, дальние шорохи, размазанные запахи и звуки. Взгляд Афанасьева, как намагниченный, потянуло вниз, и он увидел, как речной песок, темнея и свиваясь десятком медленных тягучих змей, судорогой обвивает ноги и тянет, тянет куда-то вниз. И что-то оборвалось. Пространство перевернулось и впустило Женю в немую пустоту. Человек, шагнувший с крыши небоскреба, наверно, смог бы воссоздать те ощущения, что подмяли под себя Афанасьева.