Предательство Риты Хейворт - Мануэль Пуиг

Так завершается новый вальс, Иоганн диктует его Карле слово за словом, и она поет, ноты летят к густым кронам лип, буков и кленов, а оттуда – в золотящийся эфир летнего полдня. В эфире, вероятно, обитают невидимые создания, быть может, они слышат эту песнь смертных – внемлют они нам? или им не дано нас услышать? или они презирают нас за то, что мы слабы и преходящи? Карла поет и улыбается, возможно, она столь увлечена своими руладами и трелями, что не вдумывается в значение слов, ибо поет их без смущения, с улыбкой, легкая и неуловимая, как те эфирные создания.

Внезапно в лесу открывается поляна, посреди нее живописный приют для охотников, а чуть сбоку – просторная беседка, утопающая в глициниях с фиолетовыми гроздьями. Кучер облизывает усы, он уже очень проголодался и предлагает молодой паре остановиться и пообедать здесь. В тени глицинии за столиками сидят несколько пар, женщины пьют лимонад, мужчины пиво, одна из парочек – по всей видимости, учащиеся, их книги свалены рядом на стуле, быть может, воспользовав1пись беспорядками в городе, эти школьники не пошли на занятия; юноша пьет что-то спиртное, возможно, чтобы преодолеть робость и сказать девушке то, о чем он наверняка сказал уже всем своим товарищам, только не той, кого это в первую очередь касается; пара эта на зависть хороша, она – открытая и спокойная, он – статный, черноглазый, со светлыми, пшеничными волосами, он добродушен, но никто не посмеет его тронуть, так широки эти плечи, а сильные, ловкие руки готовы дать отпор любому. Кучер говорит «не мешало бы подкрепиться», и лишь тогда Карла с Иоганном вспоминают о деньгах; боясь, что им не хватит, они начинают считать и набирают достаточно, чтобы заплатить кучеру и за обед, но при этом у них остается лишь на одну комнату, им ведь надо отдохнуть; кучер отправляется на конюшню, а они вдвоем идут к хозяйке и просят комнату, говоря, что они муж и жена.

Хозяйка смотрит на них лукаво и ведет в затененную спальню, где стоит ложе под балдахином и диваны с валиками. Карла смущенно прячет глаза и удаляется привести себя в порядок. Иоганн садится на диван и не может поверить, что через какой-то миг они с Карлой будут одни в полумраке комнаты. Но что она скажет? Они даже ни разу не поцеловались, вот Хагенбрюль наверняка ее целовал и, возможно, обладал ею, конечно же, они были любовниками, этот мрачный человек с суровыми манерами и свирепым лицом, еще более перекошенным из-за монокля в глазу, тянет свои хищные лапы к нежному телу Карлы… как вообще могла она позволить такое? – а если позволила, значит, это грубое животное чем-то ее привлекает, и Иоганну придется целовать ее так же, как целовал Хагенбрюль? – с силой схватить за хрупкие плечи и крепко сдавить пальцами, оставляя фиолетовые следы на белой коже, это свидетельствует о повреждениях в подкожном слое, а фиолетовый цвет объясняется тем, что лопаются кровеносные сосуды и под эпидермисом происходят мелкие кровоизлияния. Но это только начало, Хагенбрюль все больше стервенеет, он пускает в дело еще и зубы, нещадно кусает Карлу, и уж лучше не думать, чем кончается расправа, ярость его наверняка не утихнет, пока он не увидит хлынувшей крови, а Карла слабеет и слабеет, у нее уже нет сил сопротивляться, и не раз она становилась его жертвой, жертвой лютого палача, жаждущего крови. Но почему же Карла согласилась на такое? Вероятно, здесь кроется какая-то загадка, роковая, непостижимая тайна, быть может, Хагенбрюлю известно нечто компрометирующее Карлу, какие-то гнусные козни шпионов из старого Санкт-Петербурга, видимо, нечто ужасное вынудило Карлу отдать на растерзание свое белое тело.

Ее белое тело, пусть не говорят мне, что белый есть отсутствие цвета, ибо это наипрекраснейший из цветов, цвет чистоты, и, разумеется, белый – не отсутствие цвета: профессора физики открыли всему миру, что в крохотной снежинке, сверкающей непорочной белизной, таятся и другие цвета: фиолетовый, цвет скорбных ирисов, цвет печали; ясная лазурь, означающая покой, с каким мы созерцаем отраженное в уличной луже небо – оно уготовано нам, ведь с голубым соседствует зеленый, цвет светлой надежды, следом идет желтый – сердечко ромашек, которые растут сами по себе и возникают перед нами внезапно, подобно добрым вестям, приходящим, когда их меньше всего ждешь, и цвет спелых апельсинов – его недаром называют оранжевым, или апельсиновым, цветок становится плодом, зреющим под жарким дыханием лета, как отрадно знать, что семя проросло, деревце тянется ввысь, минуя пору отрочества, и грядет юность: молодой плод наливается соками и обещает нежную усладу – освежающий плод знойных летних дней. И вот до алого цвета страсти – всего один шаг. Алый тоже сокрыт в белом, есть он и в ней, в ослепительно белой Карле. Может, потому Хагенбрюль жаждет вида ее крови, чтобы убедиться, что Карла столь же низменна, сколь и он сам?

Но это несправедливо, ведь Карла бела как снег, символ чистоты, и обращаться с ней надо как с самой чистотой, да-да, как с самой чистотой! Иоганн думает обо всем этом и не может больше усидеть в четырех стенах, ему жарко, солнце печет, слышен стрекот цикад, значит, где-то поблизости должно быть озеро, и действительно, вот оно – за густыми ветвями, и, удостоверившись, что его никто не видит, молодой человек раздевается, чтобы освежиться. Веет почти неуловимый теплый зефир, он горячит кровь, и лишь отражение в воде немало раздражает Иоганна: эта впалая грудь, худые руки, сутулящаяся спина. Он противен самому себе, но ласковый зефир окутывает его своим жарким дыханием, и Иоганн опускается на траву.

Да, признается он себе, да, он желает Карлу, Иоганн оказался грубым животным, как остальные, и он готов сейчас же бежать к ней, вот он решительно встает, сердце подсказывает, что все будет хорошо, что она примет его таким, какой он есть, и, возможно, полюбит его так же, как он любит ее. Сквозь раскидистые ветви Иоганн видит вверху голубое небо, внизу – небо, отраженное в озерной глади, но в ней неизбежно отражается и он сам, ах, как это все противно, просто невыносимо, ему хочется стать старшеклассником, которого он видел в беседке, красивым и сильным, чтобы не сомневаться: Карла его полюбит, и в этот миг слышатся шаги, Иоганн спешно прикрывается чем может, глядит сквозь листву и видит, что это старшеклассник с возлюбленной, они проходят в нескольких шагах, направляясь в тихий, укромный уголок леса.

Юноша, взбодренный небольшой дозой спиртного, вероятно, уже признался в любви своей подруге, и теперь они, несомненно, ищут место, где могли бы уединиться. Иоганн думает, не переставая: как предполагает юноша искупить зло, которое он может причинить невинной? какими словами убедит ее, что вовсе не пользуется случаем и не бросит ее после немногих встреч, чтобы затем посмеяться с друзьями? как намекнет о том, что стремится к физической близости, ибо так уж устроено природой? – юноша вынужден повиноваться природе, но ему хочется просто присесть и взять девушку за руку, чтобы она не ходила собирать лесные цветочки, и вот он сидит рядом и боится, что наивная девушка пойдет в лес собирать цветочки и забредет далеко в чащу, где столько всяких опасностей и могут встретиться голодные хищные звери, он не отпускает ее руку и просит рассказать что угодно, может, они заговорят о вальсах Иоганна, которые известны теперь всей Вене, и юноша спрашивает возлюбленную, какой вальс у нее самый любимый, и она, благодаря чудодейственной силе любви, выбирает именно тот, который больше всего нравится ее другу. Это высшее счастье – знать, что обоим нравится одно и то же, и никаких разногласий не будет у них в этой жизни, не говоря уже о другой жизни, когда любовь превратит их в эфирные создания и они полетят к Млечному Пути, а если захотят, то в начале лета вознесутся к четырем бледным звездам Южного Креста.