Культура Возрождения в Италии - Якоб Буркхардт

своим полученным посредством интриг княжеством (Форли и Имола). На следующем конклаве (1484 г.), на котором был избран Иннокентий VIII, произошло нечто подобное новой внешней гарантии папства: два кардинала, князья владетельных домов, Джованни д’Арагона, сын короля Ферранте, и Асканио Сфорца, брат Моро, бесстыдно продали обещание помочь за деньги и сан[210]. Таким образом, владетельные дома Неаполя и Милана теперь были вследствие участия в доходах заинтересованы в сохранении папства. На следующем конклаве, на котором все кардиналы, кроме пяти, были подкуплены, Асканио получил огромные взятки и сохранил надежду[211], что на следующем конклаве будет избран папой.

Лоренцо Великолепный также хотел, чтобы дом Медичи не остался ни с чем. Он выдал свою дочь Маддалену за сына нового папы, Франческетто Чибо, и ждал не только всевозможных милостей для своего сына кардинала Джованни (будущего Льва X), но и быстрого возвышения своего зятя[212]. Однако в последнем случае он требовал невозможного. Для Иннокентия VIII не могло быть и речи о дерзком, стремящемся создать государство непотизме, потому что Франческетто был ничтожным человеком, которого, как и его отца, интересовало только наслаждение властью в самом примитивном смысле, а именно приобретение больших денег[213]. То, как отец и сын добивались этого, должно было в конце концов привести к полной катастрофе, к распаду государства.

Если Сикст доставал деньги продажей индульгенций и санов, то Иннокентий и его сын создали банк светских прощений, где за высокие таксы можно было получить отпущение грехов, таких, как грабеж и убийство. С каждого покаяния 150 дукатов шли в папскую казну, а все сверх этого — Франческетто. В последние годы этого понтификата Рим был полон протежируемыми и непротежируемыми убийцами; партии, подчинения которых начал добиваться Сикст, теперь вновь прочно утвердились. Папе в хорошо охраняемом Ватикане достаточно было расставлять кое-где западни, в которые должны были попасть способные внести выкуп преступники. Для Франческетто же существовала только одна проблема: как ему после смерти папы бежать с достаточно большой суммой денег. Однажды при ложном сообщении о смерти папы (1490 г.) он выдал себя: он пытался захватить все наличные деньги и сокровища церкви, а когда ему в этом воспрепятствовали, потребовал, чтобы с ним отпустили по крайней мере турецкого принца Джема, живой капитал, ибо его можно было передать за высокую цену Ферранте Неаполитанскому[214].

Трудно, конечно, предвидеть политические возможности давно прошедших времен; однако невольно напрашивается вопрос, выдержал бы Рим еще два, три таких понтификата? Также и перед лицом богобоязненной Европы неразумно было давать ситуации заходить настолько далеко, что не только путешественники и пилигримы, но даже посольство короля Германии Максимилиана было недалеко от Рима ограблено до нитки, и некоторые послы возвращались, так и не доехав до Рима.

Подобное положение не соответствовало понятию обладания властью, присущему высокоталантливому Александру VI (1492-1503 гг.), и он прежде всего восстановил общественную безопасность и точную выплату всех причитающихся наемникам денег.

Строго говоря, здесь, где речь идет об итальянских формах культуры, этот понтификат можно было бы не рассматривать, ибо Борджа столь же не являются итальянцами, как и неаполитанский дом. Александр публично говорит с Чезаре по-испански, Лукрецию{142} в испанском наряде во время приема в Ферраре воспевают испанские буффоны; доверенные слуги — испанцы, так же, как и пресловутое воинство Чезаре в войне 1500 г., и даже палач — испанец. Дон Микелетто и отравитель Себастиан Пинсон, по-видимому, испанцы. При всех своих многочисленных занятиях Чезаре как-то убивает в закрытом помещении шесть диких быков по всем правилам испанской корриды. Однако коррупцию, которую возглавляет эта семья, она нашла в Риме уже очень развитой.

Каковы были ее представители и что они сделали, часто и подробно описывалось. Их ближайшей целью, которой они и достигли, было полное подчинение Папского государства — все[215] мелкие правители, преимущественно более или менее строптивые вассалы церкви, были изгнаны или уничтожены, а в самом Риме повергнуты в прах обе большие партии, мнимые гвельфы Орсини и мнимые гибеллины Колонна. Но применяемые средства были настолько страшны, что последствия их неминуемо уничтожили бы папство, если бы неожиданное событие (одновременное отравление отца и сына) внезапно не изменило положение вещей.

Александр мог не обращать особого внимания на моральное возмущение Запада; находящихся вблизи он заставлял испытывать страх и оказывать ему почтение; правителей других стран он сумел привлечь на свою сторону, Людовик XII даже всемерно помогал ему; что же касается населения, то оно вообще не знало, что происходило в Центральной Италии. Единственный действительно опасный момент, когда Карл VIII находился вблизи, неожиданно благополучно миновал; впрочем, и тогда речь шла не о папстве как таковом[216], а о замене Александра лучшим папой. Наибольшую постоянную и увеличивающуюся опасность для понтификата представляли собой сам Александр и прежде всего его сын Чезаре Борджа.

В отце жажда власти, алчность и сладострастие соединялись с сильной и талантливой натурой. Он полностью с первых дней наслаждался властью и роскошью. В средствах для этого он был совершенно неразборчив; не вызывало сомнения, что принесенные им для избрания в папы жертвы он возместит с лихвой[217] и что симония при покупке должностей будет значительно превзойдена симонией при их продаже. К этому добавлялось, что Александр вследствие занимаемых им раньше должностей вице-канцлера{143} и других был лучше осведомлен о возможных источниках денежных поступлений и умел их использовать лучше, чем любой другой член курии. Уже в 1494 г. кармелит Адамо из Генуи, читавший в Риме проповеди против симонии, был найден убитым тридцатью ударами ножа в своей кровати. Александр не возводил в сан ни одного кардинала, не уплатившего ему крупных сумм.

Когда же папа со временем подчинился власти сына, средства насилия приняли подлинно сатанинский характер, который неизбежно оказывал обратное действие и на цели. То, что совершалось по отношению к римским аристократам и династам Романьи, превзошло по вероломству и жестокости даже то, к чему, например, арагонцы Неаполя уже приучили мир, превзошло оно все известное до сих пор и по способности обманывать. Ужасен способ, посредством которого Чезаре изолирует отца, убив брата, зятя, других родных и придворных, как только ему становится неудобным расположение к ним папы или вообще их поведение. Александру пришлось дать согласие[218] на убийство своего любимого сына, герцога Кандийского, так как сам он дрожал перед Чезаре.

Но каковы же были сокровенные планы Чезаре? Еще в последние месяцы его господства, после того как он только что убил кондотьеров в Синигалье