Враг моего мужа - Лина Манило

— Знаю, да, — киваю и добавляю, пока Саша не приблизился к нам критически: — Тёть Тань, идите в дом. Я потом объясню, но пока, пожалуйста, послушайте меня.

Наверное, что-то в моём тоне настолько убедительно, что тётя Таня не спорит. Напротив, хватает Юрика под руку и уволакивает его подальше от манящего смоляными боками мотоцикла.

Пара мгновений и я остаюсь одна, а помощник Крымского или кто он там ему, широкими уверенными шагами приближается. Чёрная куртка небрежно зажата под мышкой, рука занята мороженым, а глаза блуждают где-то далеко-далеко.

Инстинктивно прячу за спину руки, переплетаю пальцы и жду, что будет дальше. Надеюсь, этот не будет забрасывать меня на плечо?

— Доброго дня, — улыбается и бросает в рот донышко вафельного рожка. Активно жуёт, а я откашливаюсь. — Уже четыре часа тут торчу…

— Зачем? — вскидываю голову, ловлю его взгляд, а в нём никаких эмоций.

Вместо ответа Саша бросает куртку поперёк сиденья, парой ловких движений справляется с застёжкой на приделанной сбоку сумки и, отбросив в сторону крышку, достаёт оттуда мой клатч.

— Вот, держите, — Саша кажется абсолютно расслабленным и равнодушным, даже не смотрит на меня, но и уезжать никуда не торопится. — Всё в целости и сохранности.

Я прижимаю к себе сумку, а Саша обходит мотоцикл и направляется прямо к невысокой лавочке возле забора. Усаживается, вытягивает длинные ноги, складывает на груди руки и, чёрт возьми, закрывает глаза.

— Эм… спасибо, что заехали и завезли мои вещи.

Он не реагирует. Замирает, словно памятник, и лишь ритмичное покаливание грубого ботинка из стороны в сторону наводит на мысль, что он не умер вдруг резко.

— Вы кого-то ждёте?

Он не отвечает, но вдруг распахивает глаза. Смотрит на меня с непонятным выражением, усмехается и взмахивает рукой, отгоняя муху.

— Включите телефон, Злата.

И снова впадает в свой анабиоз. Честное слово, дурдом какой-то.

— Вам там случайно не пора обратно возвращаться? Мне кажется, вы засиделись. Вас шеф не хватится?

Я языка чуть было не срывается слово "хозяин", но я вовремя себя обёргиваю. Вовсе ведь не имею желания никого обижать и провоцировать, но мне совсем не нравится замерший истуканом возле наших ворот малознакомый мужик, у которого на поясе чехол для ножа. И нож в нём! Вон, рукоятка торчит.

— У меня приказ. А вы просто включите телефон, — повторяет, не открывая глаз, а я топаю ногой. На это, конечно, никто внимания не обращает, но мне становится легче.

Крепче сжимаю в руках сумку, так неожиданно вернувшуюся ко мне, и вхожу в распахнутую калитку. Тётя Таня оказывается рядом, я взмахиваю рукой и прошу немного одиночества. Меня понимают без слов, и это именно та бесценная роскошь, доступная в доме старинной маминой подруги.

Прохожу в беседку, плюхаюсь на полированную и вскрытую лаком лавочку и кладу сумку рядом. В ней словно бы бомба находится, и мне так тревожно. Сама не знаю, почему.

Значит, надо включить телефон. Ну что ж, надо так надо.

Первым попадается паспорт, и я машинально рассматриваю его страницы одну за другой. Пока не нахожу штамп о разводе. Как в самом деле просто оказалось — шмякнуть печать в документ, пока одна из сторон лежит в больнице. И это меня не очень тревожит — быть женой Романова мне хотелось оставаться меньше всего, просто...

Просто это лишнее напоминание, как мало в этой жизни может сделать человек, у которого нет ни денег, ни связей.

Откладываю паспорт в сторону, словно его листочки ядом пропитаны, достаю ту самую красную помаду, которой красила губы перед походом в клуб и сама не знаю чему улыбаюсь. Это было совсем недавно, а будто бы тысяча лет прошло. Забавно очень, честное слово.

Вот и телефон, и я несколько минут смотрю на него ошарашенно. Это не мой мобильный! Я же не сумасшедшая и точно помню, каким именно он был, а этот... Безобразно дорогой, новенький, коробки только не хватает и кассового чека. Ерунда какая-то. Зачем?

Нащупываю сверху крошечную кнопку, телефон слабо вибрирует, включает экран, а у меня сердце колотится, кажется, во всех местах сразу, в каждой поре трепещет.

Сначала ничего не происходит, и я разминаю пальцами левую ладонь и смотрю, как зачарованная, на экран. Что это за шутки вообще? Что за очередной бред родила больная фантазия Крымского?

Но вдруг телефон оживает стандартной мелодией одного из мессенджеров, и просьба принять входящий звонок расчерчивает экран.

Крымский. Его имя вбито в список контактов, а я борюсь с желанием зашвырнуть телефон в кусты и больше никогда его не доставать. Но у меня слишком велико желание выяснить, какую игру затеял Артур и почему его гончий пёс никуда не собирается уезжать.

— Артур, это как всё называется? — я не трачу время на никому не нужные приветствия — мы с Крымским слишком быстро перешагнули этап взаимных расшаркиваний. — Зачем твой Саша сидит у наших ворот и делает вид, что ему больше нечем заняться?

— Это называется охрана.

— Охрана? О чём ты? Мне не нужна охрана!

Длинная пауза в трубке, а после тяжёлый уставший вздох. Протяжный такой.

— Нужна, Злата. Очень, просто ты пока об этом не знаешь. И да, Саша оттуда не уедет, даже не проси, у него мой приказ.

Да что же это такое в самом деле?!

— Артур… — но мне не дают сказать ещё хоть что-то.

— Злата, нам нужно встретиться, это важно, — говорит, и впервые мне кажется, что просит. У него голос странный такой: слишком хриплый, словно ему говорить больно. — Сегодня вечером, в девять. Я приеду, — а после добавляет: — Я очень соскучился, правда. Но ты права оказалась, существуют не только мои желания.

— А что ещё?

— Твоя безопасность. Всё, Злата, в девять будь готова.

И отключается, а я смотрю впереди себя, но совсем ничего не вижу. Странно всё это, очень странно.

Злата

Толкаю калитку и выхожу за ворота, а там лето бушует и пахнет так одуряюще разнотравьем, а солнце клонится к закату. И было бы всё вообще чудесно, если бы Крымский не нагнал жути, а мотоцикл умчался вдаль, пугая детей и собак.

Но нет, вот от, красавец. Стоит в багряных лучах, а его “наездник”, как влитой, застрял на лавочке.

— Сидишь? — смотрю на жующего травинку Сашу, а он косится на меня насмешливо.

— Сижу, — ощупывает меня цепким взглядом из-под коротких, но густых тёмных ресниц.

— У тебя приказ? — спрашиваю и подхожу вплотную к лавочке, на которой он развалился, точно хозяин жизни. — Подвинься, пожалуйста.

Равнодушный взгляд в мою сторону, но всё-таки выполняет просьбу, а кроваво-красные лучи вечернего солнца делают его тёмные коротко стриженные волосы тёмно-рыжими.