Друг из Рима - Лука Спагетти

В один прекрасный день мы осознали, что обладаем репертуаром из примерно четырех десятков песен, которые нам удается исполнять приемлемым образом, и, возможно, могли бы начать выступать с ними в каком-нибудь римском заведении.

Мы решили предпринять такую попытку.

Здесь надо сделать отступление, что возникла проблема – наша фамилия. Безусловно, мы не могли выступать как «Братья Спагетти» или «Два Спагетти» хотя бы потому, что хозяева заведений, если дело пойдет, просто расхохотались бы нам в лицо. Но к счастью, у нас имелось двое друзей, таких же помешанных на музыке, как и мы: Марио и Джанни. Марио был на пять лет старше меня и в свое время был поклонником «Битлз»: ему хотелось петь, как Джон, но судьба наделила его голосом Пола.

Джанни, одногодок моего брата, обладал примерно таким же темпераментом. Он сходил с ума от блюзов и вследствие этого предпочитал электрогитару. Мы все четверо играли на гитарах, кто лучше, кто хуже, каждый в своем стиле, и все четверо горели желанием заняться этим вместе. Так что мы с братом решили основать нашу группу вместе с Джанни и Марио. Репертуар простирался от классики ливерпульской четверки до песен, отдающих ароматом Дикого Запада, которые, сказать по правде, в Риме в те времена никто не исполнял, так что это стало бы абсолютной новинкой для всех.

Таким образом мы создали группу. Нам требовалось только название. Слово «спагетти» безоговорочно отпадало, мы искали нечто оригинальное, но дающее представление о типе музыки, которую мы будем исполнять. Джанни, нашему предводителю по фамилии Кавалло[87], пришла в голову гениальная идея: достаточно перевести на английский язык его имя и фамилию и группа превратилась в «John Horse Quartet»[88], а мы – в четырех ковбоев с гитарами в руках.

Начались репетиции. Их местом стал Веллетри, самый удаленный городишко римских замков, где Марио владел небольшой виллой с подвальным этажом, в котором можно было поднимать сколько угодно шума, никому не мешая. Там очень скоро появился новый персонаж: Симона.

Симона, жена Марио, подобно нам, любила музыку и «Битлз» до такой степени, что, когда мы исполняли песни, не могла удержаться, чтобы не подпевать нам, подыгрывая на бубне или же просто подтанцовывая в такт ритму. Трудно сказать, была ли она нашей Линдой или Йоко. Жаль только, что первая недавно скончалась, а вторая оказалась женщиной, на которую низверглось самое большое количество проклятий в истории человечества. Так что мы решили, что Симона станет нашим пятым битлом, то есть нашим Билли Престоном[89]– невзирая на тот факт, что Билли был здоровенным, тучным и темнокожим, в то время как Симона – блондинкой с нежным цветом лица и такой маленькой, что заслужила себе прозвище «Блоха». Но ее голосок сообщал нечто смягчающее нашему мужскому хору, а присутствие на сцене женщины гарантировало тот минимум благоволения публики, которого никогда не заполучили бы мы, четверо крикунов-дилетантов.

Ноги у нас тряслись, но мы просто умирали от нетерпения в ожидании нашего первого выступления. Когда ведущий объявил наш выход, состоялось официальное рождение «Квартета Джона Хорса» под аплодисменты пятисот человек. Свет погас, зажглись прожекторы, мы сели на наши пять табуретов, взяли в руки гитары и отрегулировали высоту микрофонов. И тогда голос Марио наполнил помещение нежным акустическим вариантом «Can't Buy Me Love». Я чувствовал, как радость растет во мне, нота за нотой, аккорд за аккордом. Я смотрел на друзей, стоявших внизу у сцены, которые глядели на меня и улыбались, и я отвечал им улыбкой. Время от времени я поворачивался к другим членам «Квартета», погрузившимся в их собственное наслаждение, не верящим самим себе. Да, сочетание дружбы и музыки может творить чудеса.

Через несколько минут наступила моя очередь петь, во второй раз в жизни перед таким количеством людей, так что я собрался с силами и от всего сердца затянул такую дорогую для меня строку из «Sister Golden Hair».

Грохот аплодисментов вернул меня на грешную землю, возвестив об окончании песни. Далее концерт шел как по маслу, и мы развлекались вовсю. Наше удовлетворение превзошло все границы: мы предложили приемлемую для уха музыку, чудесные песни, которые были известны далеко не всем, а потому чувствовали себя в некотором роде первопроходцами этого жанра в Риме; к тому же все это исполнялось в компании друзей и для друзей. Чего было еще желать? Только повторного исполнения! Что и произошло. В те годы мы много выступали, совершенствовали уже отработанные песни, осваивали новые, такие как «Ventura Highway» группы «America» и прежде всего «More Than a Woman», исполняемую «Bee Gees», которая нами, к всеобщему изумлению, была выдана в танцевальном варианте, переходящем в акустический, и, возможно, являлась песней, аранжированной и представляемой нами лучше всего.

Мы стали желанным и привычным явлением для наших поклонников, которые за несколькими бокалами пива выучивали наши песни и вскоре даже начали требовать их.

Джанни находил все новые заведения для наших выступлений, и несколько раз нам выпала возможность выступить на сценах, предназначенных для профессионалов. Так мы вошли в 1999 год, когда, к сожалению, нагрузка на работе и семейные заботы стали оставлять нам все меньше времени для «Квартета». Таким образом, вечерние выступления случались все реже, пока, как это бывало во всех известных в истории группах, и для нас настал «час размышления», первый шаг к роспуску. К счастью, в противоположность всем выдающимся рок-группам в нашей обошлось без смерти от передозировки наркотика, алкоголизма или чего-либо подобного.

В 1999 году я не выдержал. Мне не суждено было излечиться от заболевания Америкой; музыка помогла мне продержаться, но не принесла забвения. Настал час возвращения в Штаты.

Каждый раз, когда я приезжаю в Нью-Йорк, у меня такое ощущение, словно я вернулся домой. То есть как будто я и не уезжал. Просто невероятно, что каждый, вступивший на эту землю, ощущает себя владельцем чего-то неопределенного, единственного и близкого, что уносишь с собой в другую часть света. И каждый раз возвращаешься, чтобы вновь найти это. Ибо Нью-Йорк постоянно меняется, но остается верным себе и тем, кто любит его.

В 2000 году я вернулся туда один, гостем Берни, который перебрался из Филадельфии в Нью-Йорк, в Бруклин, в приход церкви Помпеи на улице Сейгел. Как и другие районы Бруклина, этот также сильно отличается от Манхэттена. Здесь сверкающие небоскребы уступили место жилым домам цвета среднего между серым и коричневым, а вокруг церкви возвышаются несколько заброшенных фабрик и небольшие перенаселенные жилища. Кроме того, улицы зачастую становятся ареной разборок между враждующими бандами, иногда с перестрелкой. Многочисленная испано-пуэрториканская община, населяющая этот район, прекрасно приняла меня, и, поскольку я был другом отца Берни, все в округе были предупредительны со мной, как будто я состоял у них под опекой.