Путеводная звезда - Коллектив авторов

Малолетка метнулась в сторону, на карачках припустила прочь, отсвечивая голой задницей.

Я пожал плечами и вернулся к себе…

– Спасибо, Стасик, родной, ― причитала час спустя малолетка. ― Еще чуть-чуть, и этот гад бы меня изнасиловал. Если б не ты…

Я, как обычно, смолчал. Что такое «изнасиловать», я представлял из каких-то давным-давно читанных книжек. Ничего страшного, как по мне, в изнасиловании не было. Мордой в унитаз гораздо унизительнее и противнее.

– Пригрозил, если скажу маме, убьет, ― не унималась малолетка. ― Он и вправду убьет. Зарежет, видел его выкидуху? Что ж мне теперь делать, Стасик, а? Что делать-то?

Мне было совсем не жаль малолетку. Мне никого было не жаль. В том числе и себя. Но на этот раз молчать я не стал, сам не знаю почему. Я разлепил губы и выдавил из себя первые за множество лет слова:

– Пусть только попробует, гнида.

* * *

Артем Головин, 36 лет, Печатники, Москва, старший группы Лиса-4 поисково-спасательного отряда «Лиза Алерт», позывной Леший

Рослая, чернявая шарлатанка листала фотографии из собранной операми стопки на манер цыганской гадалки, тасующей карточную колоду.

– Вот он. ― Чернявая прекратила наконец тасовать и щелчком запустила по столешнице выдернутый из стопки снимок.

С фотки недобро глядел на меня лопоухий и лупоглазый урод, похожий на обиженную, недовольную жизнью обезьяну. «Станислав Белов, ― прочитал я на обороте. ― Филиал № 3 психлечебницы № 13, Волжский бульвар 27, Некрасовка, Москва».

– Красавец. ― Я поднялся на ноги. ― Сколько с меня?

– Нисколько, уже уплачено. Вы ведь мне не верите?

– Ни на грош, ― признался я.

– Напрасно.

Я не стал спорить и убрался вон. Я на самом деле ничуть ей не верил, но данное слово следовало держать, и я погнал джип в Некрасовку. Разыскал местного участкового, сдоил с него информацию. Час спустя я поделился ею с напарниками.

– Станислав Иванович Белов, восемнадцати лет от роду. Проживает с матерью, отчимом и младшей сестрой. Отец осужден на пожизненное за тройное убийство с отягчающими. Мать мотала два срока за воровство. Отчим тоже та еще сука, клейма ставить негде. Выдающаяся, в общем, семейка. Сестрица только не при делах. Надо понимать, молодая еще, потом наверстает.

– А сам он? ― осведомился Старик.

– Вот насчет самого информации почти нет. Страдает аутизмом и латентной шизофренией. Полгода провел в лечебнице, потом выписали. День-деньской сидит взаперти, в четырех стенах. Чем занимается, неизвестно.

– Это как раз известно, ― выпалила Сибирячка. ― Детей мучает.

Я крякнул с досады.

– Пока не пойман, не вор. Значит, так: Тамара, возьмешь мое корыто и вместе с Настюхой дуйте на объект. Чтобы к утру были на месте! Поляну ту с пнем найдете?

Томка кивнула.

– Не волнуйся, найдем.

– Хорошо. Как прибудете, кинете смс, мы со Стариком сразу начнем. И это… поосторожнее там.

– Что ж так? ― не удержалась от сарказма Настя. ― Чего осторожничать, если все это бред сумасшедшего? Ты же в бесовщину не веришь.

Я помолчал. Затем признался:

– Не верю. В бесовщину нет. Но я верю в чудеса. В то, что они случаются. Иногда, крайне редко, но бывают.

* * *

Анастасия Юденич, 20 лет, общежитие МСГУ, Ярославское шоссе, Москва, студентка второго курса

Меня колотило дрожью с самого утра. Стояло тихое, ласковое бабье лето, и лес был спокойным и строгим, и мягко стелилась под ногами покорная увядающая трава, а меня крутило от нетерпения и острого ощущения надвигающейся опасности.

– Что с тобой? ― встревоженно спросила усевшаяся на тот самый пень, за которым терялись следы пропавшего, Томка. ― За мужиков волнуешься? Напрасно. Леший и Старик люди тертые, за просто так не подставятся.

– За нас, выходит, ты не беспокоишься? ― спросила я.

– А за нас-то чего? ― Томка пожала плечами. ― Где псих, и где мы. Сидим, ждем. Если случится что, Леший нам сообщит. Только ты уж прости, подружка, что тут может случиться?

– Не веришь? ― вопросом на вопрос ответила я.

– Да как тебе сказать. Я как Леший. В хорошее верю. В дерьмо всякое ― нет.

– Это потому…

Я не успела закончить фразу. Метрах к пятнадцати к востоку лесная опушка вдруг будто треснула, раздалась в стороны. Меня опалило жаром, от грохота заложило уши, и ярким светом хлестануло по глазам. Не удержав равновесия, я упала на спину, но тут же вскочила и бросилась туда, где в багровом мареве с треском валились деревья, огнем занимались кусты, и кто-то невидимый утробно ревел, будто от нестерпимой боли.

– Назад, ― орала у меня за спиной Томка. ― Назад, дура! Назад!

Я головой вперед нырнула в марево, с треском, будто паутина, разорвавшееся под напором. Перекатилась в падении, вскочила на ноги.

Вокруг меня умирал, рушился невиданный мир. Стремительно увядала трава, падали как подкошенные диковинные цветы. На северном горизонте накренился и повалился лес, на восточном, надломившись, обрушился горный пик. На западном…

Я обернулась на запад и обмерла. С разящего багряными сполохами неба на меня стремительно несся дракон.

* * *

Стас Белов, 18 лет, Некрасовка, Москва, без определенных занятий

Пленник издыхал. Он не мог уже больше перемещаться и недвижно лежал в траве, скукожившись, свернувшись в калач, будто пытался уменьшиться в размерах перед гибелью. В своей разодранной, нелепой красной тужурке он выглядел каплей крови, оброненной на зеленое сукно.

«Часа два осталось, ― по опыту определил я. ― Может, три».

Я мог бы помочь умирающему и отправить к нему ящера или тигра, но почему-то делать этого не хотелось. Я как раз пытался сообразить, почему именно, когда на пороге нарисовался Толян.

– Слышь, придурок, ― гаркнул он. ― Аутист гребаный. Сиди тут и не высовывайся, понял? Я спрашиваю: понял, сука?

Я не ответил, Толян убрался, и стало тихо. Курва, как обычно, затемно отправилась на завод ишачить. Малолетка накануне прихворнула и потому в школу не пошла ― валялась в спальне, которую раньше делила с каргой, на огороженной ширмой кушетке сразу за гладильной доской. Я намеревался побездельничать, наблюдая, как издыхает пленник, так что никуда высовываться и не собирался. Толян мог быть спокоен.

С четверть часа я то тут, то там лениво латал Залесье. Добавил деревьев туда, где прохудился лес. Повернул реку, чтобы орошала дальние луга. Проредил не в меру расплодившуюся волчью стаю. Изредка я бросал взгляд-другой на умирающего маменькиного сынка. Тот еще дышал.

Я собирался заглянуть в пещерный город проведать львов, когда в своей спальне заорала вдруг малолетка.

– Стас, помоги, ― истошно голосила она, как тогда, три дня назад. ― Стас! Ста-а-а-а-асик!

С четверть минуты я раздумывал.