Половецкий след - Евгений Красницкий

– Однако! – удивленно прищурился сотник. – Ну, Костомара… А вообще-то – сам же просил чужого. Вот, получай. Уж точно – не свой.

Сняв шапку, существо поклонилось… и резко вскинуло голову, дерзко сверкнув золотисто-карими, сильно вытянутыми к вискам глазами! Золотые волосы упали на лоб…

– Здрав будь, князь!

– Не князь я… – Михаил дернул шеей.

Блондинка! Смуглая кареглазая блондинка, с легкими монголоидными чертами. Симпатичная, вполне… Возраст же…

– Тебе сколько лет, дева?

– Я родилась в лето белых трав, господин.

Ясно! Сама не знает. Ну, обычное дело. На вид где-то эдак… Шестнадцать, может двадцать… поди разбери. Личико чуть скуластое, губы пухленькие, зубки белые…

– А зовут-то тебя как?

– Генюльчалан.

– Ка-ак? А можно короче? Скажем – Геня?

– Старая хозяйка Ланой кликала. – Обиженно дернулись ресницы, лицо же осталось непроницаемые, словно у каменной бабы.

– Ну, Лана так Лана, – Миша махнул рукой. – Садись вон к столу, потолкуем… А ты, Ермиле, ступай… Благодарю за службу!

Отрок вытянулся и вышел, плотно прикрыв за собой дверь.

– Ты раздевайся, дева. У нас тепло.

Разминаясь, Миша прошелся по горнице, подошел к окну, глянув на затянутое темными снеговыми тучами небо. Ну что ж – февраль, он февраль и есть. Интересная эта Лана, или как там ее… Гелюн… Гелун… Ну, лишь бы была умна, а не так, как та челядинка, от которой толку практически ноль. Будем надеяться, Костомара абы кого не прислала… Ну…

Сотник медленно повернулся… и закашлялся. Сбросив с себя всю одежду, Лана сидела на скамье абсолютно голой и исподлобья смотрела на своего нового хозяина.

– Ты что это? – грозно нахмурился Михайла.

– Господин, ты сам приказал раздеться…

Ну вообще-то – да. Только не это имел в виду…

– Не до конца… Одевайся!

– Поняла, господин…

Вскочив с лавки, девушка послушно натянула узкие штаны и тунику. Потянулась за халатом…

– Ты еще шапку надень! – хмыкнул молодой человек. – Да не надо ж! Шучу! Есть хочешь?

– Да, господин.

По велению сотника из столовой вмиг принесли разного рода кисели, пироги, кашу, даже щи с мясом…

Девчонка не стеснялась, уплетала за обе щеки, правда – недолго, насытилась быстро. Не доев пирог, погладила себя по животу и сытно рыгнула:

– Уф-ф! Наелась. Спасибо тебе, господин.

– Кваску?

– А кумыса нет?

– Нет, кумыса нет, – Михаил весело рассмеялся – ему начинала нравиться непосредственность гостьи… или рабыни, наложницы… Как и сказать?

– Ты знаешь, зачем тебя прислали?

Вскочив, Лана поклонилась в пояс:

– Исполнять любое твое желание, мой господин! Я теперь у тебя навсегда. Подарок!

Сотник подавился квасом…

– Так старая хозяйка сказала, – еще раз поклонилась дева. – И еще сказала, что ты – хороший и добрый.

– Вот, значит, как… Хороший и добрый, – поставив кружку на стол, Михайла махнул рукой. – Да брось ты кланяться! Скажи лучше, откуда так хорошо русский знаешь? Ты ж из степи?

– Из степи, – вытянутые к вискам глазищи на миг затуманились, словно бы в них сейчас отразилась великая бескрайняя степь, полная пряных запахов трав и скрипа колес половецких кибиток.

– Из степи… – еще раз – уже шепотом – повторила Лана. – Я – из рода «желтых» кыпчаков. У вас говорят – «половые», «половцы». Моя матушка была из Рязани. Пленница, наложница… Я ее плохо помню.

– Рано умерла?

– Убили… Слишком строптива была. Не понравилась старому хану – вот он и велел содрать с нее кожу. Живьем. Потом набили кожу соломой – сделали чучело, отпугивать от вежей птиц. Я часто приходила, когда обижали… прямо к этому чучелу… к матушке… Она как живая была…

– Одна-ако…

Бесстрастное лицо степнянки, казалось, не выражало никаких чувств. Вот только глаза вдруг сверкнули… недобро так, дерзко, с вызовом…

– И потом ты отомстила, – негромко промолвил сотник. – Когда подросла.

– Да, – девушка спокойно кивнула. – Когда старый хан призвал меня к себе на кошму, я воткнула ему в сердце заколку! Потом сбежала… прихватила с собой мать – так по траве и тащила. Похоронила, сожгла. Там, у костра меня и взяли. Не наши. Каракыпчаки – «черный» род. Я царапалась, отбивалась… Стегали камчой, потом продали туровским купцам. А они – хозяйке. Хозяйка – славная, не била. Только велела теперь тебе служить. Ты приказывай, господин. Я все сделаю.

– Хорошо, – поднявшись на ноги, задумчиво протянул Миша. Прошелся, искоса посматривая на девчонку. Вот ведь судьба…. Вообще, можно ли ей доверять? Хотя выбора-то нет. Впрочем, выбора нет, а теория управления есть! И там ясно сказано – человека всегда нужно замотивировать. Способы разные – в том числе и шантаж, страх… Но лучше, если человек сам будет действовать не из-под палки… Эта, похоже, та еще штучка! Прикидывается согласной на все, а глазищи-то сверкают, да… И что-то же она хочет! Цель-то какая-то в жизни должна быть. Если не полная дура, конечно. Впрочем, впечатления дурочки она явно не производит. Скорей, наоборот…

Усевшись, сотник посмотрел девчонке в глаза и прямо, без всяких обиняков, спросил:

– Ты чего хочешь-то?

– Есть хотела… и пить, – улыбнулась Лана. – Теперь, спасибо тебе, не хочу. Еще иногда мужчину хочется…

Тут Миша перекрестился:

– Тьфу! Мужчину ей подавай! Я ведь в глобальном смысле спрашиваю. Как ты жить-то дальше думаешь?

– Я не думаю, господин, – тихо отозвалась девушка. – Я не знаю.

«Не знает она… А кто знает? Хотя да – откуда ей знать? Как она вообще может хоть что-то планировать, когда полностью зависит от других? И вообще, сэр Майкл, вы зачем к девчонке пристали? Зачем в душу ей хотите заглянуть? А вот именно так – в душу! Ниточки отыскать, за которые потянуть можно, – это для дела предстоящего важно, очень! А как их отыскать, коли девка-то вон, в себе замкнулась, как в коконе… Хотя вот, про мать рассказала, и про хана… Нет, все же надо к ней в душу влезть, надо. И как можно скорей, время не терпит. И еще одно… Отношения строить сугубо официальные, так сказать, договорные… Не хватало еще и впрямь наложницу под боком заиметь. Юлька покажет наложницу! Да и вообще, неэтично это как-то…»

– В общем, слушай меня, дщерь! – сурово промолвил Михайла. – Ложе с тобой делить я не собираюсь, у меня невеста имеется. Поняла?

– Поняла, – половчанка неожиданно улыбнулась, показав крепкие, чуть кривоватые зубы. От этой вот кривоватости было в улыбке ее что-то обаятельное, непосредственное, детское…