Негодяй из Сефлё - Май Шёвалль

– Как ты думаешь, мама не сможет подойти к телефону?

– Думаю, сможет. Она на кухне. Подождите, я ее позову.

– Да, будь так добр, – сказал Мартин Бек, прислушиваясь к затихающим шагам.

Интересно, каким отцом и мужем мог быть человек, подобный Нюману. Семья производит вполне благополучное впечатление. Нет никаких оснований полагать, что Нюман не мог быть добрым и любящим отцом семейства.

Как бы то ни было, сын его едва сдерживал слезы во время разговора.

– Анна Нюман у телефона.

– С вами говорит комиссар Бек. У меня к вам один вопрос.

– Слушаю.

– Многим ли было известно, что ваш муж лежит в больнице?

– Совсем не многим, – поразмыслив, сказала она.

– Но болел-то он долго?

– Да, очень долго. Но Стиг не желал, чтобы люди знали об этом. Хотя…

– Что хотя?

– Хотя некоторые знали.

– Кто именно? Вы можете назвать?

– Ну, прежде всего мы, родные…

– Точнее.

– Я и дети. Еще у Стига были… были два младших брата, один живет в Гётеборге, другой в Будене.

Мартин Бек кивнул своим мыслям. Письмо, найденное в палате, было наверняка написано одним из братьев.

– Продолжайте.

– Лично у меня нет ни сестер, ни братьев. Родители умерли. Словом, у меня нет ныне здравствующих родственников. Только дядя с отцовской стороны, но он живет в Америке, и его я никогда не видела.

– Ну а друзья?

– Друзей у нас есть немного. Было немного. Ну, Гуннар Блумберг, который приходил ночью, с ним мы встречались, а кроме того, он лечил Стига. Само собой, Блумберг знал.

– Ну это понятно.

– И еще капитан Пальм с женой. Это старый однополчанин Стига. Вот и с ними мы встречались.

– А еще?

– Никого. Практически никого. Настоящих друзей у нас было немного. Только те, кого я назвала.

Она умолкла. Мартин Бек ждал.

– Стиг частенько говаривал…

Она не кончила фразу.

– Что же он говаривал?

– Что у полицейского и не может быть много друзей.

С этим спорить не приходилось. У Мартина Бека и у самого друзей не было. Если не считать дочери и Колльберга. Да еще одной женщины по имени Оса Турелль. Но Оса тоже служила в полиции. Еще, может быть, Пер Монссон, полицейский в Мальмё.

– Ну а эти люди знали, что ваш муж лежит в Саббатсберге?

– Да как вам сказать… Единственный, кто знал все точно, был доктор Блумберг. Из наших друзей.

– А кто ходил к нему?

– Я и Стефан. Мы каждый день к нему ходили.

– Больше никто?

– Никто.

– Доктор Блумберг тоже не ходил?

– Нет. Стиг не хотел, чтобы у него бывал кто-нибудь, кроме нас двоих. Он даже Стефана принимал неохотно.

– Почему?

– Не хотел, чтобы его кто-то видел. Понимаете…

Мартин Бек не прерывал.

– Ну, – наконец продолжила она, – Стиг всегда был на редкость сильным мужчиной, в отличной форме. А тут он очень сдал и избегал показываться людям.

– М-м-м, – протянул Мартин Бек.

– Правда, Стефан этого даже не замечал. Он боготворил отца. Они были очень близки.

– А дочь?

– Дочери Стиг никогда не уделял такого внимания. У вас самого есть дети?

– Да.

– И девочки, и мальчики?

– Да.

– Ну, тогда вы и сами все понимаете. Как это бывает между отцом и сыном.

Но Мартин Бек не понимал. И думал над этим так долго, что женщина забеспокоилась.

– Комиссар Бек, вы еще слушаете?

– Конечно, конечно, слушаю. Ну а соседи?

– Какие соседи?

– Соседи знали, что ваш муж в больнице?

– Разумеется, нет.

– А как вы объяснили им его отсутствие?

– Я им вообще ничего не объясняла. Мы не поддерживали с соседями никаких отношений.

– Может, тогда ваш сын? Рассказал приятелям?

– Стефан? Нет, исключено. Он ведь знал, чего хочет отец, а Стефану никогда бы даже в голову не пришло поступать ему наперекор. Он позволял себе только одно – каждый вечер ходить к отцу, но в глубине души Стиг и этого не одобрял.

Мартин Бек сделал несколько записей на открытом листке блокнота и сказал, как бы подводя итоги:

– Итак, только вы лично, Стефан, доктор Блумберг и оба брата комиссара Нюмана могли знать точно, в каком отделении и в какой палате лежал ваш супруг?

– Да.

– Ну что ж, все ясно. Только еще одно.

– А именно?

– С кем из своих коллег он общался?

– Не понимаю вас.

Мартин Бек отложил ручку и задумчиво потер переносицу большим и указательным пальцами. Неужели он так нечетко сформулировал вопрос?

– Я хотел бы вот о чем вас спросить: с какими полицейскими встречались вы и ваш муж?

– Ни с какими.

– Что-о-о?

– Чему вы удивляетесь?

– Неужели ваш муж не поддерживал отношений с коллегами? Не встречался с ними в свободное от работы время?

– Нет. За те двадцать шесть лет, что мы прожили вместе со Стигом, ни один полицейский не переступил порог нашего дома.

– Серьезно?

– Вполне. Вы и тот человек, что приходил с вами, были единственными. Но к этому времени Стига уже не было в живых.

– Но ведь должен же был кто-то приносить извещения, вообще приносить что-нибудь или заходить за вашим мужем.

– Да, вы правы. Вестовые.

– Кто, кто?

– Мой муж их так называл. Тех, кто сюда приходил. Это случалось. Но порог они действительно не переступали. Стиг был очень щепетилен в таких вопросах.

– Да ну?

– Очень. И всегда. Если приходил полицейский позвать его, или что-нибудь передать, или выполнить другое поручение, Стиг его в дом не пускал. Если дверь открывала я или кто-нибудь из детей, мы просили подождать за дверью, а сами снова запирали ее, пока не явится Стиг.

– Это ваш муж завел такой порядок?

– Да, он самым недвусмысленным образом потребовал, чтобы так было. Раз и навсегда.

– Но ведь существуют люди, с которыми он проработал бок о бок много лет. На них тоже распространялось это правило?

– Да.