Пасынки безмолвия - Андрей Фролов

Мужчины кивнули, а женщина первой перезарядила громоздкий станнер.

Корпатрицианты продолжили спуск, а ликтор ненадолго задержался, перепрограммируя роботов-пулеметчиков охранять холл до возвращения группы. На шлемах, ориентируясь на пониженное освещение, включились дополнительные тактические фонари.

«Дионисий, ты создаешь карту продвижения вглубь, – напоследок скомандовал Артемидий. – Леонидас, следишь за датчиками биологической активности и прикрываешь тыл. Клеоника, поиск следа».

Четыре человека спустились в наполненную шорохами и капелью темноту под фундаментом старинного делового центра. Охота, и без того начавшаяся весьма неординарно, была далеко не окончена. Кроме того, она пока вообще не стремилась к развязке…

От сладкого осознания этого факта по закованной в бронированный комбинезон спине Селиванова пробежала россыпь мурашек.

«Потрясающей особенностью этого вида является его врожденное умение изготавливать орудия труда. Без всякого обучения со стороны родителей лабораторно выращенные вороны способны изготовить из ветки подобие миниатюрного копья, с помощью которого извлекают из-под древесной коры личинки насекомых. Также зафиксированы случаи созидания более сложных орудий, вроде багра или крюка для захвата пищи. В ходе исследований доказано, что вороны обладают огромным «словарным запасом», регулярно переговариваясь между собой, а также демонстрируют легкообучаемость сложному поведению и способность к решению простых логических задач».

«Социализация высших млекопитающих и иных живых организмов»,

д. б.н., академик РАН,

ректор Российско-Европейского Университета систематики и экологии животных СО РАН

Эльдар Котляков,

2064 год

Ливень, в свободное время собирающий на помойках старые, еще на обычной бумаге напечатанные книги, как-то вычитал компаньону в своих пожелтевших запасах один афоризм. Сейчас, молясь лишь о том, чтобы не подвернуть ногу, Сорока полагал, что заплесневелое высказывание великолепно ему подходит. Незнакомый мужик, живший лет, должно быть, четыреста назад, изрек: «Своевременное бегство равнозначно мужеству свободного человека; он выбирает бегство с той же храбростью, что и сражение».

Парнишка не до конца понимал мудрствование древнего. Ни тогда, ни сейчас.

Но в эту минуту, пробираясь по темному тоннелю и в самый последний момент перепрыгивая черные зловонно-бездонные лужи-колодцы, он отчего-то считал, что этот афоризм про него. Во всяком случае, там было про мужество, свободного человека и своевременное отступление. Плюс главное – осознанный выбор. Не панический и ошалелый, но осмысленный в разумных пределах. И имеющий шансы на успех. А большего Сороке пока не требовалось…

Вот он и бежал.

Со всей возможной скоростью, которую позволяло темное подземелье с единственным источником освещения, лихорадочно болтавшимся в его правой руке. Бежал без остановки и оглядки, чуть притормаживая лишь на перекрестках и развилках, чтобы наугад выбрать новое направление и снова прибавить ходу.

Один раз позволил себе чуть больше, чем просто заминку. Прислонился к ледяной стене и минуты три спал наяву, не ощущая вокруг себя ни пространства, ни времени. Казалось, душа и тело провалились во вселенское ничто, где нет верха и низа, будущего и прошлого, обитателей нынешних и бывших.

Ноги подкашивались, но Сорока не позволил себе сесть.

Сдернул со спины рюкзак, глотнул воды из легкой пластиковой фляги. Отыскал и натянул на лицо респиратор. На всякий случай переложил в карман ветровки запасную батарею для фонаря – его единственного союзника и друга. Застегнулся, чувствуя, как холод городских катакомб пробирается под летнюю одежку, насквозь пропотевшую во время погони по улицам Циферблата. Хорошо еще, догадался прихватить одну из легких армейских курток Вардана, иначе бы уже околел…

Одними губами досчитав до трехсот, побежал дальше.

Без осознанной цели, окончательно потерявшись в лабиринте тоннелей и поворотов.

Преследуемый шорохами и крысиным писком, раздававшимся из каждого угла. В тоннели для составов – а затем в ответвления для технических платформ-поездов. Оттуда – в помещения, где когда-то отдыхал и готовился к сменам обслуживающий персонал. По лестницам все ниже и ниже, едва не срываясь в черные шахты просевшей породы, откуда ему чудился острый запах серы.

Делать привалы было нельзя. Даже несмотря на то, что охотники могли крепко отстать или вообще побоялись лезть следом. Потому что, если остановка невольно окажется в ареале обитания хвостатой стаи, за человеком сразу придут разведчики. А это не сулит ничего хорошего, так же как выигрыш «морковки»…

Происходящее слилось в его сознании в одно огромное и разноцветное пятно, словно кто-то решил сознательно испортить богатую палитру великого художника. Макнул кисть в растворитель, да и смешал все подряд, капризно и зло. На загривок давили тонны грунта и бетона, отделявшие беглеца от неба и солнца. Которых тот, если прекратит движение, уж точно никогда больше не увидит.

Сорока окончательно заблудился.

Несколько раз ему казалось, что он пробирается там, где побывал пять минут назад, сделав крюк. А может быть, час назад. Он вообще потерял ощущение времени, а выискивать в заплечной ноше армейский хронометр, зачем-то украденный у Сливоносого вместе с нужными вещами, казалось неуместным.

Разок мелькнула – на самых задворках сознания, едва приблизившись к границе восприятия, – мысль: даже если его не смогут разыскать ловчие молчунов, он все равно стал живым трупом. С его хаотичными метаниями по коридорам… С его рискованными спусками там, где лестницы были раскурочены и отсутствовала даже призрачная возможность подняться назад…

С медленно растущей в сердце паникой и отсутствием карт он элементарно погибнет от голода и холода. Или будет сожран крысами, когда кончатся патроны или «землеройки» соберутся в решительную и бесстрашную армию. Мысль мелькнула и ушла, чтобы не мешать Сороке бежать дальше, все глубже закапывая себя под чудовищно-холодные Пробирки…

Сорока перестал быть птицей, давно вымершей, но еще ассоциировавшейся с его фамилией. Он стал крысой, бесцельно бегущей вперед, куда гонит инстинкт. Каждая минута пребывания под землей сводила с ума. Каждый шаг на целые световые годы уносил от поверхности и надежды на успешное возвращение.

По самым крохотным и осыпающимся карнизам парень огибал заводи и водопады с резкой химической вонью на десятки метров вокруг.

Спускался с таких оползней и разрушенных лестниц, где одно неловкое движение вело к сломанной шее, параличу и смерти в крысиных зубах.

Пролезал в столь узкие щели в завалах, куда не рискнул бы запустить змею.

Слившись с темнотой, вонью и затхлостью, зараженными воздухом и почвой, он искренне уверовал, что вооруженные прыжковыми амортизаторами, поисковыми роботами и колдунами нелюди останутся ни с чем. Не рискнут лезть еще глубже. Потеряют след. Отравятся в облаке испарений. Свихнутся от давящих на голову глыб.