Как быть стоиком. Античная философия и современная жизнь - Массимо Пильюччи

На это мое возражение Эпиктет ответил следующим образом: «И в чем причина того[82], что мы соглашаемся с чем-то? В том, что нам представляется, что это существует. Таким образом, с чем-то представляющимся, что это не существует, невозможно соглашаться. Почему? Потому что такова природа мысли — истинное признавать, ложное — отвергать, а при неясном — воздерживаться от суждения». И этот довод хорош, но как насчет конкретного примера, который сразу же убедил бы родителей моих студентов? «"Проникнись, если можешь, уверенностью, что сейчас ночь". Невозможно. "Отбрось уверенность, что день". Невозможно… Так вот, когда кто-то соглашается с ложным, знай, что это не с ложным он хотел согласиться, — ведь всякая душа лишается истины не по своей воле, как говорит Платон, — а ему ложное показалось истинным». Интригующая мысль, не так ли? Никто из нас не ошибается нарочно. Что бы мы ни делали, мы считаем, что поступаем правильно, поскольку это соответствует установленным нами самими или перенятым у других критериям правильности.

В XX столетии философ Ханна Арендт высказала аналогичную мысль в виде весьма спорной идеи о «банальности зла». В начале 1960-х годов Арендт в качестве корреспондента журнала The New Yorker освещала проходивший в Израиле процесс над Адольфом Эйхманом, оберштурмбанфюрером СС. Он заведовал отделом гестапо, отвечавшим за «окончательное решение еврейского вопроса» на территории Венгрии. Арендт написала для своего журнала серию статей, которые впоследствии были опубликованы в книге «Банальность зла. Эйхман в Иерусалиме» (Eichmann in Jerusalem: A Report on the Banality of Evil).

Эти публикации вызвали оживленные споры. В частности, горячая полемика началась в ответ на утверждение Арендт о том, что «зло» часто является следствием отсутствия мысли. То есть люди, как правило, не хотят творить зло и, конечно, не думают о себе как о злодеях. Однако они обычно следуют общему мнению, не подвергая его критическому анализу, и, более того, как это случилось с Эйхманом, зачастую убеждены, что делают благую вещь. Эйхман гордился эффективностью своей работы и не думал о том, что ее результатом была гибель сотен тысяч невинных людей.

Я нашел запись последнего интервью Арендт, в котором она старается разъяснить свою мысль по поводу банальности зла (в скобках приведены некоторые альтернативные переводы ключевых немецких слов):

Во время войны Эрнст Юнгер[83] встретил одного фермера, который взял к себе на ферму русских военнопленных прямо из лагеря. Эти люди буквально умирали от голода — вы знаете, как там обращались с русскими военнопленными. И вот что этот фермер сказал Юнгеру: «Так это же недолюди, скот — смотрите, они жрут как скотина». Юнгер говорит по поводу этого случая: «Подчас создается впечатление, будто немецкий народ одержим дьяволом». Но он не имел в виду ничего «демонического». В этой истории есть нечто чудовищно глупое… [dumm = невежественное, неразумное]. Человек попросту не видит, что эти люди умирают от голода. И не осознает, что все люди в таком положении вели бы себя подобным образом… Эйхман был вполне умен, но в этом отношении он был глуп [Dummheit = иррациональность, бесчувственность, неосознанность]. Именно эта глупость так омерзительна [empörend = шокирующая, возмутительная], и именно это я имею в виду, говоря о банальности. Тут нет ничего глубокого, ничего демонического — одно простое нежелание представить себе, что чувствует другой человек.

Таким образом, и Арендт, и Эпиктет приходят к ключевой стоической идее, изначально развитой Сократом: люди творят «зло» не преднамеренно, а по причине «невежества». Каждый раз, когда я высказываю эту мысль, она вызывает бурные протесты. Что?! Я действительно считаю, будто Гитлер не был злом? Неужели я так наивен? А может, я питаю к нему скрытые симпатии? Однако все дело в том, что в философии понятия «зла» и «невежества» (как и многие другие термины) имеют не совсем тот смысл, который мы привыкли в них вкладывать.

Как таковое слово «зло» попросту создает ненужную метафизическую категорию. Вместо того чтобы рассматривать какие-то действия людей как неправильное, пусть даже омерзительное поведение, мы часто совершаем логическую ошибку «реификации», или «овеществления», то есть говорим о зле так, как если бы эта абстракция была чем-то существующим независимо от нашего разума и от нас самих. Например, во фразе: «Гитлер был олицетворением зла» — Гитлер представляется физическим воплощением зла как самостоятельно существующего, реального феномена. Но «зло» не имеет метафизической сущности: это просто краткое обозначение в высшей степени неправильных поступков, совершаемых людьми, и неправильных личностных качеств, приводящих людей к совершению таких поступков. Так что в фундаментальном философском смысле «зла» не существует, существуют только плохие поступки.

Теперь давайте обратимся к еще более сложной концепции — идее о том, что люди творят зло (в неметафизическом смысле) по причине «невежества». В диалоге «Евтидем» Платон вкладывает в уста Сократа следующую мысль: «Из этих двух — мудрости и невежества[84] — первая есть благо, второе же — зло». Эти слова с той поры и поныне истолковываются ошибочно. Платон употребляет слово amathia, которое, как выясняется, не эквивалентно понятию «невежество». Профессор философии Шервуд Белангия глубоко исследовал эту тему[85], и его разъяснения я считаю настолько важными, что остановлюсь на них более подробно.

Белангия начинает свое исследование с беседы из диалога Платона «Алкивиад Первый», состоявшейся между Сократом и его другом Алкивиадом, афинским полководцем и политическим деятелем[86] с более чем неоднозначной в этическом отношении репутацией: