Случайный турист - Энн Тайлер

Она прибавила шагу. Если Эдвард пересекал ей дорогу, она шла прямо на него. Если пес отставал, она дергала поводок. Мюриэл резво чапала дальше – треугольник развевающихся волос над колоколом жесткого плаща. Мэйкон остановился, по щиколотку утопая в мокрой листве.

Всю обратную дорогу Эдвард держался у левой ноги учительницы.

– Кажется, он просек, – сказала Мюриэл, передавая поводок Мэйкону. – Теперь вы.

Мэйкон попытался хлопнуть себя по ляжке, что на костылях было непросто. Затем отправился в путь. Шел он мучительно медленно, то и дело Эдвард его обгонял, натягивая поводок.

– Одерните его! – командовала Мюриэл, шагая следом. – Он знает, что от него требуется. Фордыбачит.

Наконец Эдвард попал в ритм хозяина, но поглядывал скучающе и высокомерно.

– Не забывайте цокать, – сказала Мюриэл, скрежетнув каблуками. – Всякий раз его надо хвалить. Однажды я работала с собакой, не приученной проситься на улицу. Уже взрослая, два года, она никогда не просилась, хозяева просто осатанели. Сперва я не понимала, в чем дело, но потом сообразила. Собака думала, что писать нельзя нигде вообще, ни в доме, ни на улице. Понимаете, ее никто не хвалил, когда она писала правильно. Когда-нибудь о таком слыхали? Мне пришлось ее подловить, когда она отливала на улице, что было совсем нелегко, потому что собака этого стыдилась и всегда старалась спрятаться. Я ее расхвалила, и очень скоро она все поняла.

Они дошли до угла.

– Значит, так. Когда вы останавливаетесь, он должен сесть, – сообщила Мюриэл.

– А как я это натренирую?

– В смысле?

– Я же на костылях.

– Ну и что? Хорошее упражнение для ноги. – Она не спрашивала, как Мэйкон ее сломал. И вообще в ней чувствовалась какая-то неотзывчивость, несмотря на весь интерес к его личной жизни. – Занимайтесь подолгу – десять минут за раз.

– Десять минут!

– Ладно, пошли обратно.

Мюриэл зашагала на высоких каблуках, добавлявших дерганости ее угловатой летящей походке. Мэйкон с Эдвардом двинулись следом. Возле дома Мюриэл спросила, который час.

– Восемь пятьдесят, – сурово сказал Мэйкон. Женщинам без часов он не доверял.

– Мне пора. С вас пять долларов и вчерашние четыре цента.

Мэйкон расплатился, Мюриэл сунула деньги в карман плаща.

– В следующий раз побуду подольше, тогда и поболтаем, – сказала она. – Обещаю.

Мюриэл сделала ручкой и, стуча каблуками, пошла к своей машине, припаркованной на улице, – древнему серому седану размером с катер и надраенному до зеркального блеска. Мюриэл забралась на сиденье и захлопнула дверцу, задребезжавшую, как рухнувшая пирамида пивных банок. Мотор гнусаво рыкнул и лишь потом завелся. Покачав головой, Мэйкон следом за Эдвардом вошел в дом.

Казалось, сутки со среды по четверг он только и делал, что вместе с псом туда-сюда мотался по Демпси-роуд. Ныли натертые подмышки. Ломило бедро. Что было странно, ведь сломана-то голень. Донимали мысли – вдруг что-нибудь пошло не так? Скажем, кость срослась неправильно, отсюда излишняя нагрузка на бедро. Возможно, придется снова ехать в больницу, где ему под общим, наверное, наркозом опять сломают ногу и заново выправят перелом, что повлечет массу кошмарных осложнений: месяцы на вытяжке и до конца жизни хромота. Возникала картинка: неуклюжий, он вперевалку подходит к перекрестку; мимо проезжает Сара, бьет по тормозам, опускает стекло: «Мэйкон? Что случилось?»

Он вяло махнет рукой и уковыляет прочь.

Или еще скажет: «Удивительно, что тебя это вообще интересует».

Нет, уковыляет молча.

Скорее всего, эти короткие приступы жалости к себе (которую он, в общем-то, презирал) были вызваны обыкновенным физическим изнеможением. Как он до этого дошел? Надо изловчиться хлопнуть себя по ляжке, не потерять равновесие, одергивая пса, выпавшего из совместного ритма, и все время быть начеку – нет ли где белки или пешехода. Мэйкон беспрестанно цыкал и цокол. Наверное, прохожие думали, что он чокнутый. Позевывая, Эдвард трусил рядом и выглядывал велосипедистов, пользовавшихся его особой нелюбовью. Стоило ему завидеть двухколесный агрегат, как шерсть у него на загривке вставала дыбом и он рвался в атаку. Мэйкон чувствовал себя канатоходцем, под которым внезапно раскачался трос.

Однако такой рваный ритм прогулки позволял лучше ознакомиться с окрестностями. Мэйкон знал каждый куст и всякую клумбу с увядшими цветами. Помнил все опасные тротуарные выбоины. Улица, где в основном жили старики, пребывала не в лучшем состоянии. Обитатели ее целыми днями названивали друг другу, удостоверяясь, что никого из них на лестнице не хватил удар или в спальне не застиг сердечный приступ, что никто чем-нибудь не подавился и не обеспамятел возле плиты со всеми включенными горелками. Одни старики отправлялись на прогулку и через час-другой застывали посреди улицы, пытаясь сообразить, куда идут. Другие, днем решившие перекусить яйцом всмятку и чашкой чая, на закате все еще топтались в кухне, разыскивая соль и вспоминая, как работает тостер. Обо всем этом Мэйкон знал от сестры, к чьей помощи прибегали отчаявшиеся соседи. «Роза, дорогуша! Роза, милочка!» – дребезжащими голосами взывали они, когда шатко входили во двор, размахивая просроченным счетом, растревожившим письмом или пузырьком с пилюлями, хитроумно закупоренным.

На вечерней прогулке с Эдвардом Мэйкон заглядывал в чужие окна и видел стариков, под мерцающими синеватыми бликами телевизоров размякших в цветастых креслах. «Ориолс» побеждала во второй игре Мировой серии, но старики эти как будто уставились в собственные думы. Казалось, они утягивают за собою и Мэйкона, отчего тот горбился, ступал тяжело и одышливо. Даже пес плелся удрученно.

Потом Мэйкон возвращался к своим домочадцам, охваченным очередным приступом нерешительности. Как лучше: на ночь уменьшить мощность термостата или нет? Пониженный режим не увеличит нагрузку на прибор? Портер где-то об этом читал. Шли споры, принималось решение, но потом все начиналось заново. Почему так? – думал Мэйкон. Близкие его не особо-то отличалась от своих соседей. Они тоже потихоньку старели. Мэйкон вносил свою лепту в дебаты (конечно, следует уменьшить мощность), но, сникнув, умолкал.

Той ночью ему приснилось, что в дедовом «бьюике» пятьдесят седьмого года он подъехал к озеру Роланд. В темной машине с ним рядом сидела какая-то девушка. Он не знал, кто это, но горьковатый запах духов и шорох ее юбки казались знакомыми. Она придвинулась ближе. Он вгляделся в нее. Это была Мюриэл. Он хотел спросить, что она тут делает, но Мюриэл прижала палец к его губам. И придвинулась еще ближе. Забрала у него ключи и кинула их на приборную панель. Не сводя с него глаз, расстегнула ему ремень, и рука ее, прохладная и опытная, скользнула к нему в штаны.

В смятении Мэйкон проснулся и, изумленный, резко сел в кровати.

– Вечно все меня спрашивают, какая у меня-то собака, – сказала Мюриэл. – Вот уж, поди, образцовая, говорят, паинька. Хотите, насмешу? У меня вообще нет собаки. Одна когда-то была, но сбежала. Дух, пес Нормана. Моего бывшего. Как мы поженились, в первый же вечер Дух смылся к Нормановой мамаше. Я думаю, он меня ненавидел.