Счастье без правил - Алена Свиридова

Если что-то не получается, нужно честно себя спросить, а действительно ли мне этого так хочется? Что я буду делать с тремя мужчинами сразу? Шутка. Мечты на самом деле сбываются, и неправда, что разочаровывают. Разочаровывают мелкие желания, выдаваемые за мечты. Мечты – это все же нечто большее, чем новая сумочка, поездка в Канны или богатый муж. Это все может оказаться бонус-треком, прилагаемым непосредственно к мечте. Бедный студент, о котором вы мечтали и за которого вышли замуж по бескорыстной любви, может со временем разбогатеть, свозить вас в Канны и купить хоть десять сумочек. Он же потом, правда, может оборзеть, вас бросить и менять длинноногих девиц, как носки. Но это уже совсем другая история.

Меня иногда спрашивают юные корреспондентки: «О чем вы мечтаете?» Я не говорю правды. Настоящая мечта всегда выглядит глупо. Как я могу рассказать им, что вот уже которое лето я живу в маленьком белом домике с красной крышей и красивым садом, домике Ассоль из моей детской мечты. Как я могу рассказать, что каждое утро, открывая калитку и сбегая по крутой тропинке вниз, вхожу в теплую морскую воду и смотрю на море. А вдруг? А вдруг такое возможно? Неужели нельзя допустить в нашем мире существование человека, способного совершить такой поступок? Благородного, смелого и красивого. С лицом обветренным и ясным. Не старого пердуна. Владельца и капитана яхты.

Я буду ждать его, стройная, радостная и загорелая, со светлыми длинными волосами, развевающимися по ветру. Увидев мою улыбку, он тоже улыбнется и протянет руку. Счастливая, я поднимусь на яхту, и мы уплывем в дальние страны, в кругосветное путешествие, к жерлу вулкана, к индейцам Амазонки. Я стану писать очень интересные книги и рисовать потрясающие картины. И играть на рояле как бог! Вернее, как богиня. А как же дети, спросите вы? Это же мечта, дурачки. К тому же мы не надолго уплывем, потом вернемся и заберем детей, котов, собак и бабушек. Вот мы такой дружной семьей и будем жить. И никакой школы! Что еще я могу сказать в двенадцать часов ночи? Ты бредишь, дорогуша, накройся своей скатертью и спи! Все!

Черное море – родное. Родное на таком глубинном уровне, что хочется плакать, когда после долгой разлуки ты входишь в теплую, ласковую воду. «Здравствуй, Море. Я люблю тебя. Ты тоже любишь меня. Ты моя праматерь. Что-то во мне так хорошо помнит, что я – из тебя, что ты – моя кровь, что только в тебе я растворяюсь и рождаюсь заново, как при крещении, когда отпускаются все грехи. Мы все еще связаны пуповиной, и никто так и не перегрыз ее, видно, в масштабах вселенной, я только недавно выбралась на берег. Жабры, как темечко у младенца, уже заросли, а хвост – остался».

– Цепи кораблей гремя-ат в порту-у. Верят корабли в мою-у мечту – у, – пела в детстве.

Море – это моя мечта. Причем та, которую не нужно стремиться воплощать, потому что мне самой непонятно, как ее можно воплотить. Я даже не знаю, как сказать словами, чтоб не было банально. Ну, может, я просто верю в его магическую силу, в то, что оно меня тоже любит, лечит и лелеет. Когда я приезжаю, Море по вечерам баюкает меня, свое неразумное дитя, запаршивевшее, с ободранными коленками и никуда не годной головой.

– Ничего, ничего, сейчас мы тебя вымоем, вылечим, заштопаем твою прохудившуюся ауру, а что у нас с мозгами? У-у, сколько же дряни в голове, ну, не бойся, не бойся, все будет хорошо.

И я не боюсь. Часами болтаюсь в сине-зеленой воде. Просто лежу на спине, раскинув руки, как морская звезда, и не тону. Можно еще положить руки под голову, тогда вообще ощущение, как дома на диване. Сверху меня тепло укрывает солнце, и даже крики отдыхающих не портят картину.

Мы – вдвоем. Я и Море. Хотя нет, Солнце, без сомнения, третья часть нашей семьи, я его тоже безумно люблю. Мы опять все вместе, какое счастье! Солнце я вижу, конечно, гораздо чаще, чем Море, хотя в Москве оно бывает так редко. Ему, видно, тоже там неуютно – зелени мало, воздуха мало, да и тот наполовину состоит из выхлопных газов. Так что летом оно злится и раскаляет город докрасна. От асфальта поднимаются дрожащие миражи, в узких переулках горячий воздух можно резать ножом, как бисквитный торт. Горят торфяники, сквозь дым просвечивает кровавый солнечный диск.

– Welcome to Hell, busturds! Я вам покажу кузькину мать. Нечего все застраивать и при этом не посадить ни одного дерева, нечего выпускать и продавать такие вонючие машины.

А зимой Солнце в Москве даже не появляется. Но все равно я его люблю и согласна терпеть все его капризы. Пусть, делай, что хочешь, только не уходи!

Но это в Москве. А здесь все по-другому. Я очень люблю Крым. Я здесь родилась. В городе-герое Керчи, в поселке Аршинцево, который расположен несколько на отшибе и как бы отдельно от города.

Летом жара и полно курортников. Уже поспел первый виноград, а на деревьях, готовые каждую минуту упасть, еле висят сочные, огромные персики. Кое-где, на самых верхних и труднодоступных ветках, еще остались абрикосы. Узловатые помидоры так пахнут солнцем и нагретой сухой землей, что кружится голова. Все это растет у бабушки в огороде. Я самая старшая внучка. Кроме меня, еще есть близнецы, толстенькие купидончики Наташа и Андрюша и совсем малявки – мой кроткий брат Леша и его одногодка, хмурая Галка. Соответственно мой отец самый старший из бабушкиных детей. Он – военный летчик, высокий и красивый, со слегка вьющимися русыми волосами. Средняя дочь – Таня – брюнетка, очень похожа на дедушку орлиным носом. Самая младшая – красавица Даша, с длиннющей косой золотисто-русых волос. Когда она их распускает, моя мама вздыхает: «Руно! Настоящее Золотое Руно». Даша тоже слегка похожа на дедушку легкой горбинкой носа и какою-то неуловимой нерусскостью. И не удивительно. Дедушка и вся семья, кроме моего отца, носит очень романтическую греческую фамилию Эмеретли, произносится все через «э», Эмэрэтли. Только мы с папой, мамой и Лешей – Леоновы.

Не так давно выяснилось, что у меня был другой дедушка Слава, первый бабушкин муж, его убили на войне, и бабушка вышла замуж второй раз за дедушку Игоря Эмеретли. Сразу же родились Таня и Даша. Леонова тоже неплохая фамилия, но, к сожалению, без привкуса античности, так что я испытываю легкую зависть к своим теткам. Бабушку Клаву я очень люблю. Она такая мягкая, уютная, черноглазая, с легким перманентом и рубиновыми сережками в ушах. Часто мне поет: «Ты ласточка моя, ты зорька ясная, ты самая моя огнеопасная». На голове у нее почти всегда красная японская газовая косынка, невесомая, с золотыми нитями, подарок дяди Бори, дедушкиного брата, настоящего моряка. Дядю Борю я никогда не видела, потому что он все время плавал, а когда не плавал, то жил в Севастополе. Еще толком не умея писать, я написала ему письмо: «Дорогой дядя Боря! Привези мне, пожалуйста, обезьянку». В то, что он привезет, я еще долго верила, но потом повзрослела и перестала.