Книги онлайн и без регистрации » Политика » Русские и государство. Национальная идея до и после "крымской весны" - Михаил Ремизов

Русские и государство. Национальная идея до и после "крымской весны" - Михаил Ремизов

Шрифт:

-
+

Интервал:

-
+

Закладка:

Сделать
1 ... 21 22 23 24 25 26 27 28 29 ... 74
Перейти на страницу:

Солидарность без альтруизма

Национализм – одно из немногих сильных оснований для внутренне мотивированной солидарности правящих по отношению к подвластным (а не просто «опеки» над ними). Пожалуй, это уникальная в истории идеология, постулирующая братство «элит» и «народных масс», но не требующая при этом стирания различий между ними. Ведь братство покоится не на тождестве, а на родстве.

Левое решение этой задачи на основе «голой» социальной солидарности абсурдно: «человек элиты» в социальном плане заведомо чужероден «простому человеку». Неспособность проговорить какие-либо иные основания солидарности «верхов» с «низами», кроме «социально-классовых» – одна из причин скоротечного гниения советской элиты. «Номенклатура» не могла внятно объяснить себе свой элитный статус на основе классового подхода – и в итоге была вынуждена фальшиво разыгрывать «слугу народа» вместо того, чтобы быть его органической частью.

Попытка снять этот налет фальши, поставив во главу угла не преданность «всем народам» или «народу вообще», а принадлежность вполне конкретному своему народу, звучит в очень интересном документе эпохи – солженицынском «Письме вождям Советского Союза»:

«Не обнадежен я, что вы захотите благожелательно вникнуть в соображения, не запрошенные вами по службе… Не обнадежен, но пытаюсь сказать тут кратко главное: что я считаю спасением и добром для нашего народа, к которому по рождению принадлежите все вы – и я.

Это не оговорка. Я желаю добра всем народам, и чем ближе к нам живут, чем в большей зависимости от нас – тем более горячо. Но преимущественно озабочен я судьбой именно русского и украинского народов…

И это письмо я пишу в предположении, что такой же преимущественной заботе подчинены и вы, что вы не чужды своему происхождению, отцам, дедам, прадедам и родным просторам, что вы – не безнациональны. Если я ошибаюсь, то дальнейшее чтение этого письма бесполезно»[45].

В этом фрагменте, предваряющем письмо диссидента руководителям государства, нет ни горячих призывов, ни убийственных аргументов, но в нем есть тот нерв этики и психологии национализма, который одушевляет сообщества даже вопреки наносной идеологической догматике:

● это апелляция к солидарности на основе общего происхождения, т. е. расширенного родства, поверх социальных и идеологических различий;

● это апелляция к подразумеваемому праву каждого члена сообщества, а не только «уполномоченных лиц», выступать субъектом ответственности за судьбу своего народа;

● наконец, это апелляция к взаимным обязательствам между людьми – в том числе между «людьми власти» и «простыми людьми», – возникающими на почве этой ответственности.

Причем – что важно – эти обязательства возникают не в силу альтруистической «заботы о людях», лицемерно предписываемой власти обществом и лицемерно разыгрываемой ею («не доверяй проповедующему альтруизм» – сказал бы Ницше), а в меру верности каждого самому себе («что вы не чужды своему происхождению»). Именно благодаря этому становится возможной прочная горизонтальная связь даже на большой социальной дистанции.

Любовь без взаимности

Пожалуй, здесь мы подходим к наиболее важной стороне интересующего нас различия. Если патриотизм как вертикально ориентированное отношение предполагает солидарность населения страны с теми, кто формально и неформально представляет и олицетворяет ее, то национализм как система горизонтального братства предполагает также и обратное отношение: солидарность элиты с людьми своего народа.

Быть может, именно это делает национализм, в глазах наших правящих кругов, «непристойным чувством».

Существуют две вещи, дисциплинирующие элиту и интегрирующие ее в общество. Это традиция (в том числе внутриэлитная семейно-корпоративная традиция) и мобилизация. Элита, не знающая ни того, ни другого, обречена на «устойчивые патологии». В частности, чтобы обосновать свой статус в собственных глазах, она культивирует «пафос избранности», заменяющий ей «этику ответственности» и проявляющийся в самых разных формах. Здесь и демонстративное потребление как некий церемониал жертвоприношений на алтаре религии успеха, и феодальная спесь чиновничества, и, конечно, богемная субкультура с ее «рукопожатной» быдлофобией – в своем презрении к социальному, национальному, моральному большинству правящие круги и элиты протеста зачастую едины. Все это создает антропологический барьер между «высшими» и «низшими» слоями, ощущение принадлежности к разным биологическим видам, которое каждый выражает в меру своего вкуса и жизненного опыта. Но смысл во всех случаях один и тот же: не может быть никаких «своих» за пределами «своего круга».

Разумеется, для работы с публичными ресурсами, т. е. для политики, эта интимная идея не вполне пригодна, поэтому, говорят нам, так важна идеология, «формула убеждения». И формула, как мы видим, найдена: «патриотизм без национализма». То есть, согласно нашему переводу: любовь без взаимности.

Тот, кто скажет, что «это не сработает», будет не совсем прав. Это уже работает. Притягательность заведомо неразделенной и платонической любви – отнюдь не удел одиноких мазохистов. Она захватывает широкие массы. Например, есть такое явление, культивируемое у нас и действительно принятое обществом, – «спортивный патриотизм». Вот он, пожалуй, является идеальной моделью пресловутого «патриотизма без национализма». Что делает население, охваченное этим возвышенным чувством? Оно «болеет» – сидя дома или на стадионе. Сейчас не будем говорить о том, что одни «болеют за страну», а другие «бегают за деньги». Конечно, этот нюанс накладывает свой отпечаток на все, но даже искренность игроков (спортсменов или политиков) ничего не меняет в сути дела. «Спортивная» модель патриотизма предполагает солидарность наблюдателя с актором, не допуская (логически) ни обратной солидарности, ни возможности для наблюдателя перейти к действию.

Можно, конечно, вспомнить о спортивных «фанатах», которые как раз переходят к действию. Но именно их пример является курьезным, саморазоблачающим симптомом спортивного патриотизма. В официозном языке противопоставление «плохих фанатов» и «хороших болельщиков» абсолютно аналогично противопоставлению «хороших патриотов» и «плохих националистов». Чего хотят «фанаты»? Они хотят не только «болеть» за свою команду, но и «вписываться» за нее. Они хотят активной солидарности, там, где предписана лишь пассивная. Кстати, это очень похоже на попытки некоторых «патриотов» мобилизоваться на защиту играющей в свои игры власти – например, болея за «Газпром» в пресловутых «газовых войнах». Можно любить деньги, но нелепо признаваться в любви к кассовому аппарату. Это так трогательно, но никому не нужно.

Найти активную солидарность в мире спортивного патриотизма – нельзя. Из него можно только выйти. Поэтому к черту спорт.

1 ... 21 22 23 24 25 26 27 28 29 ... 74
Перейти на страницу:

Комментарии
Минимальная длина комментария - 20 знаков. В коментария нецензурная лексика и оскорбления ЗАПРЕЩЕНЫ! Уважайте себя и других!
Комментариев еще нет. Хотите быть первым?