Пражский синдром - Татьяна Рябинина

- Какие старые игрушки, - я встала и дотронулась до стеклянного солдатика с ранцем за спиной. - Stojí voják na vartě, na vartě... Это мне дедушка пел, когда я маленькая была.

- Словацкая песня, - кивнул Алеш. – А игрушки – еще моей прабабушки. Марта их очень любит.

- Хочешь, расскажу один мамин секрет? – засмеялась я. – Когда ей было года три, ее привели на елку к министру обороны Мартину Дзуру. Слышал про такого?

- Ну кто же про него не слышал.

- Дедушка переводил самых-самых генералов из штаба Варшавского договора. Ну и на елке тоже с ними был. И маму с собой взял. Ей предложили выбрать любую игрушку с елки. Она выбрала божью коровку. А заодно влюбилась в Дзура. До сих пор вспоминает: мол, это был самый красивый мужчина из всех, кого я когда-то любила. А берушка у нее до сих пор хранится, только с дырой в животе: кот елку уронил.

- Анна, - Алеш покачал головой, - на тебе надо жениться хотя бы уже ради такой тещи. Пани Алла великолепна.

Он потянул меня за руку к себе, и когда я села рядом, сказал тихо:

- Может, я и правда слишком тороплюсь, но… я очень боюсь потерять тебя снова.

Я сидела, поджав ноги, запрокинув голову ему на плечо, закрыв глаза. Алеш держал мою руку и поглаживал пальцы, один за другим, как когда-то в такси. Тепло его дыхания, запах елки и прохладного парфюма, музыка, огоньки, медленно гаснущие и загорающиеся снова – все это завораживало, гипнотизировало.

Его глаза, в которые хотелось смотреть долго-долго, губы, от которых было не оторваться, руки, от которых по всему телу разливались горячие волны…

Та ночь была совсем другой. Так мягко, нежно, неторопливо… Я таяла от его поцелуев и прикосновений, растворялась, исчезала. Он шептал мне на ухо слова, от которых жарко горели уши и так же жарко отзывалось внутри. А я отвечала – по-русски, и даже если Алеш не понимал значение слов, он не мог не понять те чувства, которые я в них вкладывала.

- Анна… - повторял он, и мое имя рассыпалось льдистыми искрами, прохладно-голубое, мерцающее в темноте.

Потом я уснула, тесно прижавшись к нему, обняв, но даже во сне чувствовала тепло его тела и запах, от которого кружилась голова. Почти уже забытое ощущение полного покоя и безопасности…

- Прости, Анна, мне надо немного поработать, - сказал Алеш смущенно. – Закончить пару рисунков. Ты еще мою мастерскую не видела. Пойдешь со мной?

- А я не буду тебе мешать? Может, мне лучше пойти погулять?

- Не будешь. Наоборот – будешь моей музой.

Мы спустились по лестнице на первый этаж, где была всего лишь одна дверь, и оказались в огромном помещении, размером, наверно, со всю квартиру Алеша.

- Тут темновато, конечно, - сказал он, включая лампы дневного света. – Но я приспособился.

Не знаю, чего я ожидала: творческого хаоса или наоборот идеального порядка, как в операционной, но в реальности не оказалось ни того, ни другого. Вполне умеренный беспорядок, который для хозяина – верх удобства, когда все, что нужно, можно найти не глядя. В мастерской было три рабочих стола, два рядом, один поодаль. На одном компьютер, сканер и планшет, на втором, с наклонной крышкой, всевозможные принадлежности для рисования. Третий – даже не стол, а что-то сложное и огромное для ювелирных работ. Там была и небольшая печь с вытяжкой, и газовая горелка, и разные тиски – в общем, множество вещей, даже названий которых я не знала.

Вдоль стен стояли стеллажи с книгами и всевозможными коробками и коробочками. В одном углу сиротливо притулился мольберт с прикрепленным чистым листом плотной бумаги, напротив, на тумбочке – кофеварка и микроволновка. С широкого красного дивана свисал пушистый серый плед, а на кофейном столике мерцала мишурой крохотная искусственная елочка. На стенах висело десятка полтора картин – в основном пейзажи, маслом и акварелью.

- Это твои? – спросила я, рассматривая акварельный осенний лес – пронзительно тревожный, до дрожи.

- Акварели мои, - рассеянно кивнул Алеш, перебирая бумаги на столе. – Масло – отца. Ты нам кофе не сделаешь?

Я приготовила кофе, поставила перед ним чашку, а сама со своей забралась на диван и накрылась пледом: в мастерской было нежарко. Алеш включил в компьютере какой-то плей-лист и с головой ушел в работу. Он сидел за наклонным столом, рисуя что-то пером на листе бумаги, прикрепленном к доске.

- Алеш, - тихо позвала я, - извини, тебе не мешает, что я в спину смотрю?

- Нисколько, - коротко ответил он, даже не повернувшись.

Допив кофе, я поставила чашку на столик и задумалась.

Эти дни прошли настолько идеально, что это даже пугало. И Алеш был не менее идеален. Он спешил исполнить любой мой каприз, сделать все, чтобы мне было приятно и удобно. Да и сам был великолепен во всем. Просто сказочный принц. Я даже не знала к чему придраться. Ну и как, спрашивается, совсем не идеальной женщине находиться рядом с таким совершенством? Нет, конечно, у него должны были быть всякие мелкие недостатки, но пока я с ними еще не познакомилась.

Хотя... кое-что все-таки было. И, если подумать, довольно серьезное. Недостаток этот был оборотной стороной достоинства. Я уже знала – и по его рассказам о себе, и по разговорам в Скайпе, что упорства ему не занимать. Если Алеш ставил какую-то цель, он этого добивался, рано или поздно. Само по себе это было прекрасно, но побочным эффектом упорства оказалось непрошибаемое упрямство.

Вообще подобное меня не удивляло – таким же упорным и упрямым был Димка. Но разница все-таки ощущалась. Димка – жесткий и где-то даже нахрапистый. Какой внешне, такой и внутренне. Алеш – спокойный, мягкий, но уж если упирался… Это как скважину для колодца бурить в неудачном месте. Сначала идет легко, а потом бур натыкается на камень – и все, дальше ни шагу. Если Алеш давал понять, что о чем-то говорить не хочет, разумнее всего было заткнуться. Все дальнейшие попытки продолжить натыкались на тяжелое молчание. В лучшем случае он переводил разговор на что-то другое. Впрочем, зачастую к этой теме можно было вернуться позже, уже с большим успехом.

Кроме того, если Алеш был уверен в правильности своего решения, он принимал его единолично, не спрашивая меня – как, например, с тем же платьем. Справедливости ради, возможность для маневра все-таки оставлял, но уже задним числом. Если бы я вдруг от платья наотрез отказалась, мы, думаю, без лишних споров отправились бы в менее пафосное место, где вполне сошло бы мое la petite robe noire, которое и в пир, и в мир, и в добры люди. Или вообще в господу, нацепив джинсы.

Странное дело, когда я наконец сформулировала этот, как сказала бы мама, системный баг Алеша, мне сразу стало легче. Людей без недостатков все равно не бывает, но если недостатки определены, хотя бы представляешь, как с ними можно уживаться.

Тридцатого утром мы почти попрощались – ведь больше у нас не было возможности побыть вдвоем. Вместе прошли по квартире, проверив, не осталось ли каких-нибудь моих следов, которые могла заметить Марта. О будущем мы после моего дня рождения ни разу не говорили. Даже о самом ближайшем.