Даниил Галицкий. Первый русский король - Наталья Павлищева

– Угры живут далеко, но не за краем земли. Хан, придется и нам направить своих коней туда.

– Не сейчас, – поморщился Батый. – Надо отдохнуть.

– Не боишься, что соберут силы?

– Кто? Они дерутся поодиночке и бегут, стоит приблизиться.

– Не все.

– Но многие. Я хочу подышать степным воздухом, терпеть не могу запах леса и прелых листьев! Полынь куда лучше. И потом эта вода вокруг…

Татары действительно взяли Чернигов и остановились до осени.

Не один хан терзался от избытка воды, особенно мучился как раз Субедей-багатур, у старика болели все кости, ныло все, что могло ныть. И как эти русы могут жить в такой сырости? А говорили, что есть люди, которые и вовсе на воде живут. Нет, Субедей не понимал тех, кто видит перед глазами не степной простор, а стену из деревьев или воду. Он слышал рассуждения посланников разных народов, которые твердили, что это красиво, но считал всех их глупцами, хвалившими свои лесные поляны, больше похожие, по мнению багатура, на ямы среди деревьев, просто из вредности или по недомыслию. Хороша только степь!

Этого не дано понять ущербным русам, булгарам, уграм, тем же посланникам далеких стран Европы. Тот, кто родился в степи и сразу увидел необозримый простор, никогда не примирится с торчащими перед глазами стволами деревьев, которые стоят столь плотно, что между ними ничего не видно даже на полполета стрелы.

В общем, Субедей презирал покоренные и еще не покоренные народы за их непонимание прелести степной жизни, а тех, кто понимал, все равно презирал, потому что они не были монголами!

Мучаясь от болей и плохого настроения, Субедей полулежал на толстой кошме и слушал, как мальчик играет на лимбэ (музыкальном инструменте). Мальчишка старательно надувал щеки, чтобы звук лился ровно, без надрыва и перерывов. Закрыв глаза, старый полководец живо представил себе родные просторы… Если бы не воля Потрясателя вселенной, неужели он лежал бы в этой сырости и страдал? Нет, нет, он ни в коем случае не осуждал Потрясателя, если велено завоевать для внука земли до последнего моря, это будет сделано. Но так хотелось, чтоб поскорее.

Этого же желал и Батый. Он пройдет до края вселенной и покорит оставшиеся народы, но потом обязательно вернется в степи, пусть не в родные места. Но в степь, чтобы ночами слышать ветер, гуляющий на просторе, утром, закидывая голову, видеть пронзительную синеву неба и птицу, парящую в вышине, всей душой впитывать запах трав, горечь полыни, чувствовать, как дрожит земля под копытами вольного табуна…

Разрушив его мечтательное настроение, в шатер заглянул племянник, сын Угедея Менухан. Батый подумал, что, когда он станет большим ханом, обязательно заведет порядок, при котором никто не будет вправе вот так грубо нарушать его покой, даже родственники.

– Чего тебе?

Менухан блестел глазами, видно, собирался сообщить что-то хорошее. Но он выдержал, не выпалил сразу, степенно приветствовал хана, присел и только тогда поведал, что ездил на берег большой реки, чтобы посмотреть на город урусов на той стороне.

– Какой город? У этих урусов городов вон сколько.

– Тот, который видел во время прошлого похода Субедей-багатур и куда обещал вернуться.

Батый приподнялся на локте:

– Зачем ты туда ездил?

– Город красивый, очень красивый… Много больших домов, много домов Бога, золотые крыши, сады… Я отправил туда послов, сказать, чтоб сдавались.

– Я тебе это велел?

Менухан даже растерялся. Батый не собирался брать город? На его счастье, настроения ссориться с племянником у Батыя не было. В тот день он простил самовольство Менухана, а на следующий день уже оказалось не до того.

Семага поил коня, намереваясь его еще и искупать, когда вдруг заметил плывущую с той стороны большую лодку. Что это?! Все знали, что татары взяли Чернигов и ожидали поганых у себя. Сердце похолодело, неужто?! Глаза поневоле забегали по водной глади, выглядывая еще и еще лодки и плоты. Днепр-Славутич широк, велик, его просто так с конем не переплывешь, даже если конь сильный, чтобы переправиться, лодки нужны и плоты. Поганых много, потому и лодок будет много, но сколько ни смотрел Семага, пока других не видел.

Постепенно дыхание выровнялось. Он дернул повод, заставляя коня выйти из воды, птицей взлетел в седло и, почему-то пригибаясь, словно стрелы могли достать на таком расстоянии, метнулся в город. Хотелось крикнуть во весь голос: «Татары!», но потом осознал, что это может быть ошибкой и тогда позора не избежать. Сказал только сотнику, тот побледнел, побежал на стену.

Там уже увидели плывущих. Лодка действительно была одна, и самый глазастый Никола рассказывал, что видно.

– Трое их. И лодочник. Лодочник вроде наш, а вот татары нет.

Кто-то засмеялся:

– Как же татары могут быть нашими?!

– Послы, видно.

Это действительно оказались послы. Важные, молчаливые, они и не глядели ни на кого. В город въехали степенно, не глядя по сторонам и не отвечая ни на приветствия, ни на насмешки. Так до самого княжьего двора и двигались.

Михаил Всеволодович на крыльцо вышел, но только что не в исподнем, верхнее лишь на плечи накинуто, это чтобы показать, что невелика честь послов от поганых принимать. Поняли ли послы, неизвестно, только все так же важно процедили князю слова, которые толмач, запинаясь, повторил по-русски: мол, Менухан предлагает город Кыюв добровольно отдать, тогда жителей пощадит и себе возьмет лишь десятую часть всего.

Вокруг зароптали, князь приосанился, Михаил Всеволодович не мог допустить, чтобы сказали, что он испугался. Бровью не повел, не хуже татар, усмехнулся:

– Хан ваш на том берегу сидит и переправиться боится. Чего же нам грозит? Пусть убирается, покуда цел!

Говорил, словно не было только что разрушенного Чернигова. Но уверенность князя заразила остальных, послышались насмешки, на послов принялись показывать пальцем, а какая-то храбрая собачонка, словно поняв настроение хозяев, сначала лаяла, а потом и вовсе вцепилась в край халата одного из них. Тот отмахнулся, вокруг уже откровенно хохотали, никто не собирался отгонять собачонку от незваных гостей. Но когда выведенный из себя посол взмахнул кривым мечом и разрубленный щенок упал, заливая землю кровью, собравшаяся толпа сначала затихла, а потом рванула на послов. Ах ты ж! Их быстро разоружили и попросту забили на смерть!

Оставшийся в лодке третий татарин так и не дождался своих товарищей. Пришедший немного погодя на берег какой-то мужик жестами показал ему, чтобы уплывал поскорее. Движение поперек шеи доходчиво объяснило третьему послу, что произошло с первыми двумя. Несколько минут спустя прибежавшие на берег киевляне увидели удаляющуюся лодку, в которой быстро гребли в четыре руки и лодочник, и оставшийся в живых посол.

Киевляне перебили послов!

Услышав об этом, Субедей даже единственный глаз широко раскрыл, такой глупости он от урусов не ожидал. Неужели они еще не поняли, что послов обижать нельзя?! Теперь город был обречен, не говоря уже о его князе. Но класть множество воинов, пытаясь переправиться на лодках и вплавь, не хотелось. Батый усмехнулся: