Отдел 15-К. Тени Былого - Андрей Васильев

Ясное дело, что Мезенцева в одну мордашку это дело употреблять не стала, потому уже на следующий день все в здании аппетитно щелкали дары подполковника Суворова. Ошалевшей от постоянного чувства голода и подсолнечного запаха Валентине как-то раз показалось, что даже Тит Титыч, который по определению ничего есть не мог, тоже влился в общую вакханалию.

Потому она жутко обрадовалась, когда ее командировали в Петербург, где какие-то неумехи-студентки умудрились сдуру вызвать из небытия довольно опасную тварь. Проведя там две недели, она более-менее успокоилась, но душевное равновесие рухнуло сразу же по возвращении, как только перед ней предстала бесстыдно стройная Мезенцева, греющаяся на солнышке и щелкающая семечки.

– Вот что ты ее из себя выводишь? – спросил у Женьки Коля, дымящий сигаретой неподалеку. – Оно тебе надо? Тем более, когда Валька бесится, это добром редко заканчивается. Не забывай про ее специальность.

– Можно подумать, мне больше делать нечего, кроме как ее бесить! – возмутилась Мезенцева. – От чистого сердца ведь семки ей предлагаю. И потом – я виновата, что она со своим похудением скоро совсем свихнется? Вбила себе в голову, что толстая, и мается дурью с этими диетами. Никакая она не толстая, между прочим. Вот у меня в группе была девка одна, вот там – да. Вокруг нее дошкольники спокойно могли хороводы водить, всей детсадовской группой. Она сейчас в прокуратуре работает, в ЗАО. Мне рассказывали, что карьера у нее прет как из пушки. Ну оно понятно – когда нет личной жизни, со служебной всегда все в порядке.

– Господи, вот зачем мне вся эта информация? – поинтересовался у небес Нифонтов, туша окурок о край урны.

Небеса ему ответа не дали. Они безмолвствовали. Зато прозвучал голос из района чуть пониже, а именно – из кабинета Ровнина, из открытого по случаю теплого времени года окна.

– Николай, ко мне поднимись, есть разговор.

Надо заметить, что в отличие от того времени, когда Нифонтов только начинал свою службу в отделе, теперь визиты в кабинет шефа стали регулярными. Впрочем, оно понятно – раньше Коля был на подхвате, помогая Герману и Пал Палычу, которые всегда являлись «первыми скрипками». Теперь он все чаще солировал сам, а потому и получал приказы из первых рук, как, впрочем, и тумаки. Если вспомнить все ту же мартовскую историю под Сергиевым Посадом, то Мезенцевой Олег Георгиевич и слова не сказал, а вот Коля огреб от него крепкий нагоняй. За что? За нарушение приказа. Ему же никто не велел влезать в драку, напротив, было велено сидеть и не высовываться.

Впрочем, кое-кто из остальных коллег сделанное одобрил. Тетя Паша его по плечу потрепала, и Пал Палыч дружеский подзатыльник отвесил, добавив фразу про то, что подрастает надежная смена.

Одно плохо – кое-какие загадки таковыми и остались. Личность того, с кем полицейские сцепились в ночном лесу, так и не прояснилась, и то, зачем ему была нужна карта Москвы и области, осталось тайной. Может, какие версии и звучали за закрытыми дверями, но Коле про это ничего известно не было.

– Ты отчет по таможенным делам написал? – осведомился у оперативника Ровнин, сидевший за столом и выбивающий трубку в пепельницу. – Или нет?

– Написал, – покивал Коля. – И в папку подшил.

– Это хорошо. – Начальник отдела поднялся с кресла. – Тогда со мной поедешь. Дело, как мне думается, ожидается не слишком сложное, но любопытное.

– Есть! – бодро рявкнул Нифонтов. – А куда едем?

– Куда? – Ровнин снял с вешалки щегольской пиджак. – В мир прекрасного, друг мой, в мир прекрасного. Ты как относишься к живописи?

– Положительно, – уклончиво ответил Коля, который, признаться, к живописи вообще никак не относился, по причине того, что последняя ему была безразлична. – Репин там, Суриков. Крамской еще.

– Да ты эстет! – усмехнулся Ровнин. – Отрадно это видеть! Культура – это важно. Культура – лицо нации. И наша задача, как представителей органов правопорядка, обеспечить как ее сохранность, так и безопасность лиц, этой культурой занимающихся. Что ты так на меня смотришь? Ничего не понял?

– Все понял, кроме одного – куда едем-то? В музее каком чего случилось?

Коля оказался отчасти прав – кое-что на самом деле случилось, правда, не в музее, а в частной квартире. Хотя, если начистоту, та квартира от вышеупомянутого музея не сильно отличалась, Коля в таких раньше ни разу не бывал. Огромная, многокомнатная, вся завешанная картинами, обставленная старой и, несомненно, дорогой мебелью, она чуть не заставила оперативника с удивлением разинуть рот.

– Живут же люди! – тихонько сказал он Ровнину и, признаться, сначала не понял, отчего тот невесело усмехнулся.

Но через минуту ясность появилась. Слово «живут» в данном случае было точно неуместным. Верным было – «жили», поскольку хозяин квартиры валялся на полу одной из комнат, прикрытый цветастым шелковым покрывалом.

– Наконец-то приехали, – без приветствий обратился к Ровнину коренастый мужчина лет сорока с рыжими густыми усами, явно приходящийся коллегой сотрудникам отдела. – Чего так долго? Час уже как мы отсюда должны были уехать. Час! У нас вон «спящая красавица» в другом адресе лежит, остывает, а мы вместо этого тут сидим, вас ждем.

Коля не удержался от ухмылки. Давно он подобных выражений не слышал, отвык даже. «Спящая красавица» – это о какой-то малолетней дурехе речь идет, которая по слабости женского нутра себе вены в ванной вскрыла. Причем результативно, потому как сказано же – остывает.

– Никитин, я тебя не держу, – равнодушно ответил ему Олег Георгиевич. – Оставил бы кого из стажеров, да и все. У вас свое следствие, у нас свое, потому личные встречи нам ни к чему.

– Ага, – нехорошо прищурился местный сыскарь. – Дверь тоже стажер опломбирует? И потом – мне повторения позапрошлогодней истории не надо. Да-да, той, в которой старинный кинжал фигурировал. Я его не брал, мои парни тоже, прокурорские не при делах, да и твои ребята все в белом. А кинжала как не бывало! И что в результате? Все молодцы, а Никитину выговор и лишение премии. И не надо на меня вот так смотреть, хорошо? Это не я тебя сюда вызвал, а мое начальство. Мне бы лучше вообще без вас, мракобесов, это дело раскручивать, пусть даже оно скверно пахнет.

– Причина смерти? – ледяным тоном, от которого Коле стало не по себе, осведомился у сыскаря Ровнин.

– О, блин. – Никитин почесал затылок. – Ведь так сходу не сформулируешь. Наверное – выжигание глаз на пару с мозгом. Звучит дико, но зато чистая правда. Соседка, что его обнаружила, вообще чуть компанию ему не составила. Заметила, что дверь приоткрыта, удивилась этому, зашла, наткнулась вон на того красавца и мигом рядом прилегла. Хорошо еще, что бабулька крепкая, старой закалки, она полежала, полежала, очухалась и побежала нам звонить. Да сам смотри.

Он приподнял покрывало и Колю слегка передернуло – очень уж жутко смотрелись на старческом морщинистом лице два больших черных вдавленных внутрь пятна там, где раньше находились глаза.