Время в долг - Владимир Казаков

Жму лапу. С. П.»

«Выздоравливайте, Василий! Верьте: все будет хорошо. Сообщите день выписки, мы обязательно встретим вас. Маруся».

«От имени коллектива желаю тебе поправиться. Что написал Семен – это полдела, о второй половине поговорим на бюро. Неукоснительно выполняй предписания врачей, соблюдай режим, в этом залог твоего здоровья. На деньги, отпущенные профкомом, мы купили и передали тебе яблоки – 1,5 кг (антоновка и золотой ранет), конфеты разные в трех кульках, колбасы полукопченой 300 г…»

– Бумаги не хватит. Не крохоборничай! – возмутилась Мария.

«…В общем, всего много. Поделись с товарищами по палате. Лопай, поправляйся! Илья Борщ».

Как и посоветовала Мария, Светлана написала единственное слово: «Люблю!» и, никому не дав прочитать, сложила лист и передала нянечке.

На улице Светлана предложила:

– Пойдемте ко мне, ребята. Поговорим, посидим в саду.

Семен, казалось, не расслышал. Прижав к себе локоть Марии, он шел и смотрел, как высоко в небе тает облако. Проследив за его взглядом, Мария сказала:

– Сем, пусть на нем улетит все нехорошее, а?

Семен кивнул, еще сильнее прижав локоть подруги. Облако с каждой минутой становилось более расплывчатым. И вдруг, попав в луч солнца, вспыхнуло и совсем растворилось в бесконечной голубизне.

Не заметив, как отстали товарищи, Семен с Марией ходили по уютным улицам Саратова, пока не спустилась ночь, а потом говорили о чем-то хорошем и нужном и, наверное, интересном, потому что любопытное солнце не выдержало и стало вылезать из-за горизонта. Утро, погожее и тихое, застало их на Набережной Космонавтов, и гудок теплохода напомнил о начале нового дня.

* * *

В это утро генерал Смирнов решил подвести итоги работы комиссии и перед заседанием говорил с Терещенко в кабинете.

– Ваши планы, командир? Ясно ли вы представляете себе производственную обстановку в отряде?

Терещенко пересказал все, что говорили на совещании, но только каждый факт осветил по-своему.

– Третий год хочу сделать дорожку на стоянку, и не получается, товарищ генерал! Ни щебня, ни асфальта не дают в достаточном количестве – все пороги в райисполкоме оббил! Плохо отражается на производстве текучка кадров. Начинается зима – мойщицы, заправщики, грузчики подают заявления об уходе, потому что работа усложняется из-за низкой температуры, а оклады по штатному расписанию маловаты. Летом другая морока – забирают людей в колхозы. Даже пилотов приходится посылать на уборочную! Понимаю, нужно, а как выкручиваться мне?..

На все вопросы Терещенко отвечал прямо, не скрывая недостатков, подтверждая слова документами, «случайно» оказавшимися у него под рукой. И у Смирнова постепенно складывалось мнение, что вина командира отряда и штаба не так уж велика, как представлялось ему на закрытой беседе с командирами.

Много грехов Терещенко брал на себя, обещал исправить в самый короткий срок. Показал пухлый план работы с жирными карандашными пометками по всем пунктам, о которых говорили командиры.

Смирнову понравилась искренность Терещенко, только тревожил подтекст беседы: чувствовался нажим на плохую работу секретаря парторганизации.

– Как вам помогает парторг? – прямо спросил Смирнов.

– Помогает?.. Сложный вопрос… – вздохнул Терещенко и зажевал нижнюю губу. С наклоненной головой и положенными на стол сцепленными руками он стал похож на монаха, читающего молитву. – Документация у него в порядке. Собрания, беседы организует своевременно. Знает досконально почти каждого работника, вникает в их нужды. Стенная печать работает неплохо, во всяком случае, критики хватает. Живет среди людей… Вот так бы я написал ему в аттестации. Но… странно, конечно… Все это дает неожиданный результат.

– Для кого неожиданный?

– Для дела. Подрывается самое главное – авторитет командира, безопасность полетов, и прорехи в плане почему-то от его действий. не уменьшаются. Приведу лишь один из многих примеров. Есть у нас пилот Пробкин. Он сделал вынужденную посадку по своей вине. Аракелян решил обсудить Пробкина на общем собрании пилотов. И, представьте, наша молодежь признала нарушителя чуть ли не героем! Я не пошел на поводу и наказал Пробкина, так Аракелян вместо того, чтобы политически и нравственно обосновать мой приказ…

– Возразил.

– Хуже!.. Занял молчаливую позицию, которую мигом почувствовал личный состав, оценил в свою пользу, и результат не заставил ждать: авария пилота Туманова! Примеров масса… Вот в этом рапорте все написано. – Терещенко передал бумагу Смирнову.

Тот бегло посмотрел его и пообещал:

– Доставлю по адресу… А как вы охарактеризуете Туманова?

– Зеленый. Молодая кость. Глина, из которой молено вылепить и бога и черта.

– Попрошу вас пока формально не отстранять его от летной работы.

– Не могу. Инструкции… Проступок тяжелый, и я не в силах помочь был бы и родному сыну.

– Мою просьбу вам изложить письменно?

– Что вы, что вы, товарищ генерал! Я понимаю, исключения всегда могут быть. Для вас лично…

– Повремените с приказом до получения указаний из Москвы.

С некоторых пор Романовский почувствовал доверие сотрудников. Его выдвинули в местком6 и единодушно проголосовали за избрание председателем. Столь неожиданный для него выбор, видимо, был предрешен серией статей в многотиражкой и областной газетах, где Романовский четко обосновывал свои взгляды на технику безопасности, а также касался проблемы морального климата в коллективе. Самоотвод Романовского не приняли во внимание и на его вопрос: «Как же совместить летную работу с выполнением обязанностей председателя месткома?» ответили категорично: «Если несовместимо – бросай летать!»

Теперь отношения с командиром отряда портились с катастрофической быстротой. При встречах в коридоре Терещенко отворачивался, делал вид, что не узнает или не видит Романовского.

Перенимая опыт у журналистов, Романовский стал вести событийный дневник. Вот и сейчас, прихлебывая тепловатый чай, он сидел перед раскрытой тетрадью, густо заполняя строки убористым почерком:

«Со дня отъезда комиссии прошел месяц. Командир отряда работает, как вол. Он гонит заместителей из кабинетов, и они сутками потеют в службах, налаживая дела.

Больше не храпит на разборах начальник аэродромной службы. Уволили снабженца, маленького круглого человечка, большого взяточника и подлеца.