Дракон. Наследники Желтого императора - Игорь Алимов

Невидимая молния?…

Чижиков не заметил, как сигарета между его пальцев дотлела до фильтра, обжегся и спешно раздавил окурок в пепельнице. Дракон, тигр, черепаха, обвитая змеей, еще две неведомые твари — все сходится один к одному! Речь идет про тот самый сундучок! Теперь понятно, что хранилось в одном из тайников: это был дракон.

Постойте, но ведь очкастый Сергей как раз о тайниках и допытывался, говорил о каком-то загадочном «комплекте»! Так вот что он имел в виду… Но откуда, откуда Сергей мог про то знать, если Чижиков совершенно случайно нашел тайные дедовы записки? И по всему ясно, что они хранились в книге в течение долгих лет! А уж если дед Вилен так тщательно их спрятал, то вряд ли рассказал о них кому-либо. Это же очевидно: «лучше бы не ездил! лучше бы не покупал! лучше бы не вспоминал!» Странно, что вообще не уничтожил, не сжег записи. И понятно, почему заново переписал те, что остались.

Кстати, а где сам дракон?…

Чижиков уже безо всякого почтения поднял дедову «Илиаду» и хорошенько потряс. Внимательнейшим образом осмотрел.

Взвесил в руке. Нет, по всем признакам книга посторонних предметов не содержала. Кроме трех листков, ничего другого в ней спрятано не было.

Котя тщательно перелистал страницы. Кое-где на полях были сделаны карандашные пометки — отчеркнуты некоторые стихи, рядом с ними стояли восклицательные и вопросительные знаки. На предпоследней странице против строки «Так погребали они конеборного Гектора тело» — Чижиков наткнулся на шесть криво выписанных иероглифов, два сверху и четыре пониже, и аккуратно сфотографировал их телефоном. Еще четыре нашлись на самой последней странице, и их Котя сфотографировал тоже.

Больше ничего не было.

Сергей. Сергей знает гораздо больше, чем сказал. Он даже деньги предлагал. Он подозревал, что Котя обнаружил в сундучке тайники и вытащил оттуда то, что в них некогда спрятали. А это, оказывается, много лет назад сделал дед Вилен!

Потрясающая история.

Может, не стоило выбрасывать Сергея на лестницу?…

Чижиков подумал было разбудить Громова, но вовремя спохватился: ведь дед принял все необходимые меры к тому, чтобы дело осталось в тайне. Значит, сначала надо выяснить как можно больше, а уж потом делиться с друзьями. Если вообще надо делиться. Вдруг это небезопасно? Иногда лучше молчать и делать вид, что ничегошеньки не знаешь!

Котя взялся за третий листок. Он существенно отличался от прочих: обычно аккуратный, почти каллиграфический почерк деда сделался неровным, буквы прыгали и разъезжались. Читать стало трудно. Впрочем, запись была самой короткой.

«…с самого утра. Меня приняли без очереди. Доктор, очень милый дядечка, товарищ Су, долго щупал пульс, потом сказал, что со мной все в порядке. Нашел у меня легкое сердечное смятение, присоветовал не волноваться и побольше отдыхать.

Знал бы он!.. Но я не мог сказать. И не смогу сказать никому. Ни сказать, ни показать проклятый предмет. Все мое существо атеиста и коммуниста противится этому: таких вещей нет и быть не может! Это бесовщина и поповщина. Но должно быть какое-то разумное объяснение. Не может человек просто так видеть наяву черт знает что, есть диалектический материализм в конце концов! Не каменный век! Товарищи уже и так обеспокоились, когда вдруг левый глаз мой стал зеленым. Гвоздев, будь он неладен, наверняка уже настрочил отчет, гнида. Что же будет, если рассказать про мои видения? Катастрофа, вот что будет. Конец всему! В двадцать четыре часа. Семь суток до Москвы и все, привет. Нет, нет, никому нельзя. Да еще родственничек этот проклятый, вдруг кто дознается… Я сделаю вид, что со мной простое переутомление, и все будет в порядке. Товарищ Пика отнесся к моему состоянию с большим пониманием, а на настырного Гвоздева даже шикнул, одернул. Дал мне два дня отпуска. Сижу в гостинице и пишу. Пишу и думаю: зачем пишу? Беда будет, если кто прочитает. Надо спрятать. Надежно. Жечь нельзя, Гвоздев может учуять запах. Спрятать. Или найти способ уничтожить. И больше никому. Никому. Никогда».

И это — спокойный и выдержанный дед Вилен, который одним своим видом приводил в чувство расхулиганившихся мальчишек на улице? Будто другой человек писал, какой-то параноик… Гвоздев может учуять запах?! Конечно, времена тогда были сложные, советский человек за границей постоянно находился под пристальным вниманием соответствующих органов, тем более на таком ответственном задании, как помощь братскому китайскому народу. Но ушибы, ссадины, видения и зеленый глаз? Котя никогда не видел у деда Вилена зеленого глаза: нет, глаза его были обычные, голубые. Тут или нервный срыв, или что-то иное… И что же должно было случиться, чтобы дед Вилен так запаниковал?…

«Муж знаменитый! тебе ли, как робкому, страху вдаваться.

Сядь, успокойся и сам, успокой и других меж народа…»

Котя в смятении вернулся к шкафу с дневниками, сгреб их с полки все, вывалил на стол, начал лихорадочно листать. Стиль и объем изложения во всех были сродни тем, которых дед придерживался на первом вырванном листке: местами корявые, но вполне подробные описания дел, событий, работы; иногда встречались пейзажные зарисовки, мелкие, но точные наблюдения над китайской жизнью — и только одна аньшаньская тетрадь была сухой и безжизненной. Такое впечатление, будто этот период своей жизни дед переписал заново. А может, так оно и было?…

Чижиков единым глотком допил кофе.

Талантливо отпрепарированная Шпунтиком китайская мышь-«гостинец» безучастно валялась посреди прихожей, являя миру вспоротое брюхо.

«И так будет со всяким, кто покусится», — обещали из темноты глаза кота Шпунтика.

Россия, Санкт-Петербург, май 2009 года

Тополиный пух поплыл над городом.

Чижиков, благополучно поменявший часть рублей на доллары, шел вдоль державного течения Невы, касаясь рукой берегового ее гранита.

Ночь прошла ужасно: Котя почти не спал, так и этак прокручивая в голове историю с обнаруженными тайными листочками из дневника деда — внезапно выжившего из ума, а потом пришедшего в себя. К утру вконец истомленный Чижиков незаметно задремал, но сон его оказался недолгим. Котя внезапно, рывком проснулся — от невыразимого и необъяснимого ужаса, чувствуя, как на глазах покрывается липким холодным потом. В комнате было пусто, но Чижиков готов был поклясться, что он здесь не один, что рядом — буквально в двух шагах от кровати! — стоит кто-то невидимый и пристально сверлит Котю внимательным, изучающим взглядом. И это ощущение было настолько реальным, что Чижиков замер в страхе, постаравшись сделаться как можно меньше и незаметнее. Он лишь судорожно шарил взглядом по темным углам и, конечно же, никого в них не находил. Как в далеком детстве, когда маленький Котя, подобно многим, боялся темноты и того монстра, ужасного и беспощадного, что живет под кроватью и вот-вот оттуда вылезет. Спасение было в одном: замереть, чтобы монстр не заметил, а еще лучше — как можно быстрее с головой забиться под одеяло. Побоявшись так какое-то время, Котя благополучно засыпал, а утром, при свете дня, бесстрашно заглядывал под кровать в поисках монстра, но ничего и никого там не находил — кроме пыли, разумеется.