Сладкая горечь - Дениз Робинс

Он был не в силах говорить, ему казалось, что язык прилип к гортани, Поэтому первой молчание нарушила герцогиня, бледная как смерть. Голос ее дрожал.

— Что все это значит? Что вы скажете, Арман?

Молодой человек попытался произнести имя Клиффорда Калвера, но не смог. Он знал, что герцогиня разделяет его мрачные подозрения. Он видел, как дрожит рука старой аристократки; бриллианты на длинных тонких пальцах переливались и сверкали. Она гневно продолжила:

— Это уже слишком. Мне все равно, он это или нет… но это непростительно! Моя внучка ведет себя просто неприлично!

Арман наконец нашел в себе силы заговорить:

— Давайте подождем, может быть, она вернется. Наверняка у нее найдется какое-то объяснение…

Герцогиня закрыла глаза. Она чувствовала, что близка к обмороку. В голове у нее проносилось: «Боже мой! Боже! Если это тот англичанин… если он посмел приехать сюда… то он расскажет Рейн про письма, и она все узнает! Мы пропали!»

Арман подошел к ней. Она открыла глаза: лицо молодого француза было искажено страданием. Сердце ее пронзила острая жалость к нему.

— Мой бедный Арман… — прошептала она.

Он вдруг взорвался:

— Мадам, полагаю, меня еще рано жалеть! Мы ведь еще ничего не знаем.

Герцогиня ничего не ответила. Сейчас снова разыграется мигрень, подумала она, и ей придется подняться к себе и лечь в постель, и никакого праздничного ужина не будет. Святые Небеса! Если Элен ничего не перепутала и Рейн действительно уехала в безумном порыве с этим английским господином… но как еще это можно понять, если не так?

В сердце старой дамы не было чувства вины за ту роль, которую она сыграла во всей этой истории, но ее мучило горькое разочарование в своей внучке. Как она могла пойти на такое? Это же скандал! И как она может быть такой жестокой к этому чудесному юноше, который предан ей, как раб?

— Я никогда ей этого не прощу! Я лишу ее наследства…

Арман ничего не слышал. Пот катился по его бледному лбу. Он вышел на балкон, вытер ладонью мокрое лицо. Сердце у него в груди было словно кусок свинца, тяжелый и холодный. Он тупо смотрел на мерцающие в пурпурной мгле огоньки, на серебристое сияние Лазурного берега. Сунув руку в карман, сжал маленькую коробочку, в которой лежало кольцо прабабушки, кольцо, которое он собирался надеть на палец Рейн в знак их союза. В приступе отчаяния Арман спрашивал себя, что он такого сделал, чем заслужил смертельное разочарование и растоптанную любовь? Все-таки Клиффорд увез Рейн или нет? Конечно, это наверняка он. Но зачем он приехал, если собирается жениться на Лилиас Фицбурн? Ответ мог быть только один: он передумал и теперь хочет жениться на Рейн. Но как он объяснит то, что все это времени игнорировал ее? И куда исчезло намерение Рейн быть гордой? Как легко она сдалась — стоило только его увидеть, с первого раза.

«О Рейн, Рейн, голубка моя, сердце мое, любовь моей жизни!» — восклицал про себя Арман, молча стоя на балконе и глядя в ночь. И тут он услышал шум мотора. К Канделле приближалась машина со стороны деревни. Он вернулся в зал к старой даме, которая сидела в кресле с поникшей головой.

— Мадам, кажется, Рейн приехала.

Герцогиня подняла голову.

— Спуститесь и посмотрите. Пойдите встретьте ее… — велела она.

Когда Арман направился к двойным резным дверям, она крикнула ему вслед:

— Если она с этим человеком, то не впускайте его в дом! Мы его не принимаем!

Арман спустился по лестнице. Ноги его были как ватные, приходилось силой заставлять себя шагать вперед. Если это действительно Рейн, он должен ее увидеть. Он должен знать, что она решила. «А вдруг, — с внезапной вспышкой безумной надежды подумал он, — мы ошиблись и это вовсе не Калвер?»

Арман услышал, как хлопнула дверца машины, затем шорох шин… Он кинулся к входной двери. Тут она открылась, и вошла Рейн — одна.

Девушка остановилась на пороге и увидела перед собой Армана. На ее бескровном лице было написано изумление. Он, в свою очередь, обратил к ней взор, полный мучительного недоумения. «Господи, какая она красивая, — рассеянно подумал он, — какая эфемерная, в бальном наряде, с жемчугом в ушах, и вокруг талии, и на шее, и загорелые плечи обнажены… гладкие и ровные, как полированная бронза». Однако красные розы у нее на поясе были смяты и увяли. С них опали почти все лепестки. Темные волнистые волосы растрепались. Он никогда еще не видел ее такой — потрясенной и даже словно постаревшей на несколько лет. Почти ничего в ней сейчас не осталось от той юной сияющей девушки, которая только сегодня днем лежала рядом с ним на пляже, смеялась и загорала.

Она пошла ему навстречу, нервно приглаживая волосы, и заговорила тусклым голосом, так, словно ничего особенного не произошло:

— А, привет, Арман. Прости, я немного задержалась. Ужин, наверное, стынет.

— Где ты была, Рейн? И с кем? — с тревогой спросил он.

Она подошла ближе. Вся душа перевернулась в нем, когда он увидел размазанную губную помаду. Для него это был удар, почти физический, как будто она была с другим мужчиной прямо у него на глазах; губы этого другого запечатлевали страстные поцелуи у нее на губах, свежесть и нежность которых сделали Армана самым счастливым из смертных всего несколько часов назад.

— С кем ты была? — в бешенстве повторил он вопрос.

— Думаю, тебе лучше этого не знать.

— Я имею право это знать!

Она издала странный смешок:

— Разумеется. Если мы собираемся пожениться, тебе позволено задавать мне такие вопросы. А ты, наверное, будешь ревнивым мужем, да, Арман?

Страшное ожидание полностью истребило в нем чувство юмора. Он подошел к ней совсем близко и схватил за руку:

— Рейн… ради всего святого, скажи, что все это значит?

— Скоро узнаешь.

— Я и так все знаю. Это был Клиффорд Калвер.

— Да, это был Клиффорд Калвер.

Арман облизал пересохшие губы.

— Зачем он приехал?

— Чтобы увидеться со мной и узнать, почему я не отвечаю на его письма.

— Но он тебе не писал, даже на твои письма не отвечал.

— Конечно, потому что он не получал моих писем, Мы оба с ним писали друг другу. Только наши письма перехватывали. Ты слышишь, Арман? Все письма, которые мы писали друг другу, уничтожены!

Арман выпустил ее руку и отступил на шаг:

— Не может быть. Что ты такое говоришь?

— Это правда. Та самая правда, которую я только что вырвала у старого Савиля. Он упал к моим ногам и умолял ничего не говорить герцогине. Сначала он не хотел рассказывать, но я его заставила! Я сказала, что передавать мою корреспонденцию в чужие руки — это преступление. И тогда он во всем сознался. Я его простила. Я знаю, какой бабушка может быть безжалостной. Да и мать тоже — обе они были к нему беспощадны. Хорошенькая ситуация! Две благовоспитанные светские дамы самых высоких принципов плетут заговор, перехватывают, да что там — крадут письма, которые принадлежат мне и никому другому! — Рейн замолчала. Теперь не осталось ни ее легкомысленного тона, ни сдержанности Л она вся дрожала, с головы до пят. — Клиффорд сам приехал, потому что хотел убедиться, — глухо проговорила она, закрыв лицо руками. — Он любит меня по-прежнему.