Amore mio, Юля Котова - Юлия Устинова

— Спасибо.

— Для тебя что угодно.

Бредин склонился ко мне, протянул руку и пригладил мои растрёпанные волосы. Стокгольмский синдром прогрессировал, и мне до дрожи хотелось верить ему, его словам, рукам и губам. Точно. Губам.

— Поцелуешь меня на ночь, — выдала я, нащупав руку парня.

Мне не следовало говорить подобного, позволять себя лапать, целовать и даже сидеть с ним на том диване… но кто сказал, что я обязана поступать правильно? К тому же, это все не по-настоящему, а значит — я ничего не теряю.

Мне не пришлось просить Бредина дважды. Он коснулся моих губ недопустимо робко, словно впервые. Хотя я помнила, как это было в первый раз. Тогда он был уверен в том, что делает. И совсем недавно, замышляя свою провокацию, он точно не выглядел растерянным.

— Что не так? — поинтересовалась я, чуть отстранившись.

Парень сел на край кровати и отвернулся.

— Не знаю. Ты будто назло мне это делаешь.

Я приподнялась на локте, откинув свою светлую гриву.

— А тебе ли не все равно?

— Нет. Не все равно! — резко ответил он. — Я хочу целовать девушку, когда она сама этого хочет. Скажи, что мне еще сделать? Что, Юля?! — он повернулся, и я поразилась, насколько подавленным он выглядел.

Какая прелесть.

— Не знаю, — я покачала головой, нащупывая его руку. — Ты что-то говорил про экспромт, может, это…

Бредин так и не дал мне договорить, заткнув мой рот своим, и наконец-то сделал это так, как я и хотела: уверенно и неистово. Затем подмял меня под себя и, не отрываясь от моих губ, принялся расстёгивать мою рубашку. Не церемонясь, избавил меня от нее и верхней части моего аскетичного черного комплекта, а после принялся изучать меня губами и руками. Отнюдь не деликатно. Но я не стала возражать, потому что чувствовала, что Бредин сейчас не притворяется. Я действительно задела и разозлила его. Но этого мне стало недостаточно. Трудно было наслаждаться превосходством, когда собственное тело объявило мне бойкот, реагируя на прикосновения парня самым недопустимым образом.

— Останови меня, — попросил Бредин.

Ощутив его горячее прерывистое дыхание у ключицы, я улыбнулась и ответила:

— Ни за что.

Бредин приподнял голову, и наши взгляды встретились. Моя обнаженная грудь, вздымаясь, касалась его футболки.

— Ты хорошо подумала? — он провел ладонью по моей щеке, убирая непослушные волосы.

— Я совру, если скажу, что это так.

— Зачем ты это делаешь?

— А ты зачем?

Он так и не ответил. В дверь громко постучали, и я вздрогнула от неожиданности. Бредин опустил голову, провел носом вдоль моей щеки и поцеловал в висок.

— Пойду узнаю, что стряслось, — произнес он, когда стук повторился.

Парень вышел за дверь, я сразу вскочила и стала торопливо одеваться, ощущая себя трезвее трезвого. Бредин вернулся через несколько минут.

— Это была бабуля, — пояснил он, кивнув в сторону двери, — звонила та японка, наша соседка. Ей нужна помощь.

— Что случилось?

— Я толком не понял, она ещё хуже меня говорит на английском. Но, кажется, она потеряла своего парня во время экскурсии.

— Где?

— На кладбище Чертоза.

Мемориальное кладбища Чертоза, если верить карте, находилось в пятнадцати минутах езды от дома Сильвии.

Время, как известно, вещь относительная. Четверть часа — это так мало, но и много одновременно. За пятнадцать минут можно разбогатеть на бирже или стать банкротом, постирать белье на быстром режиме или придумать сюжет новой книги, выиграть или проиграть решающий матч, в конце концов, за это время можно появиться на свете или покинуть его. Однажды мне хватило этого времени, чтобы влюбиться в одного парня и тут же в нем разочароваться… А теперь вот я еду с ним на кладбище.

Мы сидели на заднем сиденье такси, за окном которого мелькали огни вечерней Болоньи. Надо было видеть лицо таксиста, когда я сказала ему о месте нашего назначения. Он точно решил, что мы сатанисты. Как и Бредин, я оделась под стать месту, где нас ждали: мрачненько, но со вкусом.

— Как ты думаешь, — я потянула Бредина за рукав чёрной толстовки, — если следовать теории относительности, где находились души всех когда-либо живущих на нашей планете в момент большого взрыва?

Парень протянул руку и коснулся ладонью моего лба.

— Ты совсем пьяная, — улыбнулся он. — Не стоило тебе ехать. Как ты завтра на лекции пойдёшь?

Офигеть! И это он мне говорит?!

Я надула пузырь из жвачки и смачно его лопнула, растеряв остатки своих манер.

— Знаешь, твоя жвачка мне ну совсем не помогает! Так голова трещит! Напоил меня каким-то контрафактом!

— Там ещё осталось, — усмехнулся он, — на утро. Будем тебя лечить.

— Ага, тогда я лучше останусь на том кладбище.

Я откинулась на подголовник и со стоном прикрыла глаза. Меня тут же подхватила безумная карусель и понесла по немыслимой траектории. Ощутив нарастающую тошноту, я приняла прежнюю позу, понимая, что завтра меня ждёт неизбежное похмелье. Первое в моей жизни.

Бредин оказался настоящим гуру по части моих «первых разов»: первый поцелуй, первая пьянка… мое первое безумие.

— Попробую ей дозвониться, мы скоро будем на месте.

Лицо парня подсвечивалось снизу светом мобильного, придавая ему зловещее, но восхитительное выражение.

Я же снова начала предаваться размышлениям. Любуясь исподтишка красивым брединским профилем, пыталась припомнить момент, когда моя жизнь изменилась настолько, что поездка на кладбище, где таинственным образом исчез японец, голый торс которого заставил меня сегодня усомниться в собственной адекватности, не казалась мне чем-то неординарным.

— Не доступна, — сказал Бредин, нарушив сеанс моего самоанализа. — Что будем делать? — пригнувшись, он повернулся к окну, за которым стремительно менялся городской пейзаж.

— Без понятия… — я пожала плечами и прислушалась. — Per favore… forte! Forte! (Пожалуйста, громче!) — завопила, идентифицировав мелодию, доносящуюся из динамиков, как вступление Rescue me[7].

Водитель выполнил мою просьбу, добавив громкость звука и газа. Видимо, ему не терпелось избавиться от людей в черном и перегара, который мы с Брединым просто не чувствовали.

— Ты чокнутая, Котова, — усмехнулся парень, когда я стала подпевать. Протянув руку, он растрепал мои волосы.

— Странно, что ты только сейчас это заметил, — я принялась приглаживать шевелюру.