Баггер - Владимир Плотников

бумага по миру. Пусть пылает пожарище, пусть горят огни. Олег знал, что сражается в темноте с мельницами, и возможно, не замечает оборотней. Но что их замечать, если сам выть хочешь?

Тогда отступаем. В маленьком городе ждали родственники, с которыми не судьба была видеться столько лет. Может быть, всему свое время? Только теперь в истории начинается новая глава. Другая. С потерями, огорчениями и еще чем-то неизвестным.

В кассе ЖД его вновь посетило ощущение ошибки. Где-то ошибалась система, и можно было заработать по мелочи. Прибережем удачу, вдруг она закончится. До отправления час. Неожиданная мысль осенила, сменяя одно чувство другим. Он не то чтобы сильно верил в Бога, он хотел надеяться, что он есть.

Таксист за полтинник домчал до собора. Недалеко, но взял меньше, чем минималка. Просто не всякого в храм везешь, тем более, если на нем лица нет. Нормальный мужик. Понял. Пусть даже что-то свое, но все равно приятно.

Олег был робок. Просто в церкви он был в последний раз когда в детстве крестили. С тех пор стороной обходил это место, боясь лицемерить. Зайдешь, не крестясь- что люди скажут или подумают. А креститься и кланяться, не до конца зная, что делаешь, тоже странно. Олег купил свечу и зажег. А больше и не надо. Он попросил у Бога, чтоб уберег. Сохранил просто саму по себе. Он не просил о встрече. Он не просил быть ее мужем. Он молил о помощи, если он есть. А когда молил, то знал, что есть. Он оставил огонь мерцать, отсвечивая на лики. И пошел. Батюшка что-то говорил женщине лет сорока.

– Иди с легким сердцем, сказал он ей, и Олег пошел. Так бывает, когда слова слышит кто-то еще. Через двадцать пять минут поезд. Тут и пешком можно. Покурить. На перроне беседовали бомжи.

– Видишь, все меняется. Если такая петрушка пойдет, то дергать придется.

– Не хотелось бы, но вот ведь дилемма получается, – тот, что с бородой, достал чикушку и опрокинул, – И мусорам платить не… да мы никогда и не платили. А вот теперь решать приходится. Того и дело сваливать будем.

Это знак, – подумал Олег. Валить, так валить. Спина приняла горизонтальное положение, а голова ощутила шерсть свитера. Поезд тронул.

Часть вторая. Портрет Марии

Несколько запоздавшее предисловие

Ревность – это форма существования, построенная на гордости, жадности и четком осознании границ своего. Она не имеет цвета, но тяготеет к всякому из них. Она возникает, как страсть, и точит змеей, скрывается и возникает из ниоткуда. В конечном итоге она порождает ревнителей.

– Из ничего ничего не берется, – монах поморщился и продолжил, – отбросьте всякую научную закомплексованность и обратитесь к чистой гипотетике. Представим, что некий благодетель-мессия отправляется в странствие, и по дороге изгоняет демонов. А ему и невдомек, что не все так гладко…

– Я не понимаю, какое это отношение имеет к Марку, – Александр спросил неуверенно и за между прочим.

– Да никакого. Но представьте, если из него исторгнуть дьявола. Огромного, страшного, с копытами и хвостом. Или какого-либо иного… скажете – доброе дело… а кто докажет, что он там был?

Возможно, он и прав. Стараясь забыть Марию, я любил ее. Пытаясь убить любовь я приумножал ее.

– А что если из вашего друга исторгнуть легион дьяволов и распустить их бесчинствовать по всей округе? Ха-ха, – булочка уронила повидло, исчезая за толстыми подвижными губами, – Но вот тут-то и загвоздочка. Ничего из ничего не происходит. Где-то пропало, появилось в другом месте. Страдайте, сын мой, и кто-то будет блаженствовать. Где благодарность? А нигде, тебя еще и в яму подтолкнут. Расскажите, что вас гложет.

Священник имел поразительное качество – выводить из себя, не ломая ситуацию. Он уже битый час терзал свою жертву расспросами, глумясь и кривляясь, сочувствуя и подлизываясь. Он был заботлив, но делал это как-то не по-доброму, подмешивая в самые отстраненные действия какую-то странную суетность палача.

Александр именно сегодня понял это на какой-то миг, но к своему сожалению заметил, что ему некуда идти, незачем что-то ломать, и не видя какой-либо иной смысл чего-то иного, он продолжал эту странную беседу, поглощая сладости и кофе, добытое где-то странным существом, грузно восседающим напротив.

– Я слышал, к вам приезжает ваш друг, а вы так безрадостно о нем говорите. Может быть, он болен и несчастен? Или же он мерзок и гадок? В таком случае, вы не лучше своего друга. А может быть, вы собираетесь улыбаться недругу? Тогда я беседую с лицемером.

– Нет, Марк хороший человек, просто замечательный. – интонация выдала что-то внутри, и удар не заставил себя ждать.

– Лучше или хуже?

– Кого?

– Тебя, мой друг, тебя.

– Лучше. – Безразличие вернулось к Александру, но было поздно.

– Лукавите. – священник почти пропел, не отводя беспокойных глаз.

– Нельзя говорить о том, какой человек лучше, какой хуже. Все относительно. Вы слышали о том, что между друзьями не выбирают?

– Но ведь выбирают? Ведь говорят! Бог один, и истина одна, и тот, кто владеет миром, тоже один, а также женщиной, и судьбой, и последним глотком воды. Твой друг желает отобрать у тебя все самое дорогое… зачем? Да так просто, из прихоти. Выбирайте, Александр, вы или он. Пусть ваш друг очень прекрасный человек, но он неспособен так смотреть на мир, как вы. Так любить, чувствовать и понимать. Он не сможет пользоваться тем, что ему уступят. Не лукавьте, мы всегда выбираем.

– Откуда ты взялся, святой отец? Тебя гнали палками, или по тебе плакали? – Александр за долгое время в первый раз задал вполне разумный вопрос.

– Важно, что я здесь. Вы мое божество, я готов поклоняться и служить. Отдать последнее и вытащить душу.

– У вас в дурдоме все такие?

– Не спешите с выводами, любезный друг. Вы божество, но в самом варварском смысле. Вы просто средство для достижения цели. Я прошу, и приношу жертвы… конечно, это все в переносном смысле.

– В таком случае, я свободен в своем бездействии, я же бог. – театральность на миг посетила его жесты, и он величественно откинулся в кресле.

– не совсем. Бог должен либо давать, либо быть грозным и устрашающим. На последнее и не рассчитывайте.

– Так чего же ты хочешь, раб?

– Неужели неясно? У меня толстые неловкие пальцы, дрожащие руки и скверный вкус. Я другой и сделан для другого. Я не могу, в конце концов, видеть мир вашими чужими глазами. Я прошу не так много, всего лишь икона.