Твоя случайная жертва - Ульяна Соболева

Швырнула ручку и с ненавистью подвинула ему бумаги. Волин приподнялся и, подхватив меня под руку, куда-то легко потянул. Покорно пошла следом…Выбора больше нет. Только что я отняла его у себя совершенно.

Иван подвел меня к зеркалу. Так чтоб видела и его, и себя. Я дернулась когда увидела свое отражение с размазанной красной помадой. Волин расхохотался, а я сдавила пальцы в кулаки…потому что знала с чего он смеется — с меня. Помада размазалась таким образом, что напоминала улыбку клоуна.

— Когда мы доиграем и ты мне надоешь, обещаю я дам тебе еще одну возможность разнести мне мозги. — серьезно сказало чудовище, внезапно перестав смеяться, и он вытер помаду с моего подбородка и щек большим пальцем, — а пока что ты будешь меня развлекать. Как я захочу и когда захочу.

Я выпросила для себя несколько дней. Именно выпросила. Совершенно не ожидая, что он согласится мне их дать. В проклятом договоре говорилось об этом. Говорилось о моих отказах, о штрафах, прописанных за каждое слово «нет». Ничего более ужасного, чем этот документ, я в своей жизни не видела. Сумасшедшее чудовище расписало мою жизнь по пунктам, включая прейскурант цен и перечисление наказаний за каждый проступок. Несколько листов, заключающих в себе долговую яму и принадлежность этому ублюдку до тех пор, пока я ему не надоем.

— Ваш договор не имеет никакой юридической силы!

— Этот договор составлен не для суда…Хотя, в этом случае я и судья, и обвинитель и палач в одном флаконе. Он составлен для тебя. Чтобы ты знала за что я буду давать и за что жестоко отнимать…Но, если ты останешься мне должна, я найду метод взыскать, возможно это будет метод очень болезненный для тебя. До момента подписания я был очень добр к тебе…Игра только начиналась, и ты учила ее правила.

— Жизнь моей дочери не игра для меня.

— Это твоя дочь. Наверное, естественно любить собственного ребенка. А для меня она не имеет никакого значения. Почему меня должна волновать ее жизнь? Меня волнуешь ты и наша игра. Если ты проиграешь — это твои проблемы.

— Вы бездушное чудовище!

— Ооо, я слыхал комплименты поинтереснее, чем этот. Меня не волнуют чужие дети. Так сложилось, что я совершенно к ним равнодушен. Впрочем, как и к животным.

— А свои?! Если бы это были ваши дети?! Вы когда-нибудь себе это представляли?

— Нет, не представлял. Я не планирую иметь детей.

Откинулся на спинку кресла и сделал еще один глоток своего кофе. А потом спокойно и равнодушно добавил:

— Никогда.

Человек, который не любит детей и животных внушает подозрения…Если во мне и жила капля сомнения, что он опасный психопат и садист, то теперь она испарилась.

— Мне нужно время. Несколько дней. Я перееду к вам, сделаю все что написано в этой бумажке, но дайте мне еще несколько дней. Пожалуйста, я прошу.

— Зачем?

— Подруга сдаст эту квартиру, и я пока поживу в ней.

— Ложь. Подруга здесь не при чем. Просто иллюзия свободы…я дам тебе насладиться ею, как ты просишь. Но она ничего не даст тебе. В пунктах изменений не случится».

Мне было плевать. Любая отсрочка, любое выигранное время. Что угодно, лишь бы я использовала свой шанс получить помощь не от него. Мне почему-то казалось, что, если я найду отца Вари он непременно мне поможет. И я навсегда избавлюсь от этого морального урода. Забуду, как страшный сон и разорву проклятый контракт прямо у него на глазах. Кажется, у меня впервые в жизни появилась настоящая мечта. Нет, их появилось множество и все они касались подонка Ивана Волина.

Обратно меня вез все тот же водитель и мне казалось я уже привыкла к его квадратной роже, мелькающей передо мной намного чаще чем мое собственное отражение. Больше всего на свете мне хотелось стянуть с себя эти тряпки и смыть следы пальцев Волина с тела. В голове вспыхнуло мерзкое воспоминание о том, как тогда…как я часами стояла в ванной, глядя в кафель и не могла открутить кран. Меня заклинило. Мне было страшно ощутить даже прикосновение капель воды. Еще долго я боялась любых касаний. Вот так голая, когда ничего не нарушает мои границы я ощущала себя целостно.

И сейчас, сидя на переднем сидении джипа я смотрела в лобовое стекло и думала о том, что этот подонок, которого я ненавижу всеми фибрами своей души, который вогнал меня в черное болото на всю оставшуюся жизнь…он прикасался ко мне и я не впала в дикую истерику, я не билась в конвульсиях ужаса. А должна была. Я даже думать не могла о мужских руках, о губах, об их членах, которые раздерут все внутри и не оставят живого места. Достанут до самой души и осквернят ее точно так же, как и тело.

Скала остановился на светофоре, и я увидела, как перед машиной пробежала женщина в дождевике, удерживая что-то на вытянутой руке, швырнула «это» в кусты и побежала обратно. Когда машина тронулась и поехала я увидела светло-рыжую мордашку и приоткрытый в жалобном писке розовый рот. Котенок, перебирая лапками спускался к дороге, прямо под машины.

— Остановитесь! — закричала я.

— Что?

— ТОРМОЗИ СКАЗАЛА!

Скала резко затормозил, и я выскочила из машины под дождь, угодила ногами в лужу и бросилась к кустам. Дрожащее, шатающееся существо выкатилось на дорогу, и я подхватила его перед самым капотом проскочившего мимо грузовика, который посигналил так, что у меня уши заложило и тут же ощутила, как Скала схватил меня и оттащил от дороги.

— С ума сошли?! Вы что творите?

Дождь усилился и стекал за шиворот платья, а я прижимала к себе трясущийся комочек, не понимая, как успела его схватить, и мы вдвоем не угодили под колеса.

— Волин из меня фарш сделает! А вы простудитесь и заболеете. Господи! Вас же задавить могли!

Я его не слушала, потом посмотрела на гориллу, оживленного и размахивающего руками, и перебила поток его сокрушений.

— Хватит кудахтать. Дай мне твою куртку.

Скала без возражений стянул огромной лапищей кожанку и надел мне на плечи, а я в нее завернулась и спрятала на груди мокрого котенка.

— Что стал? Поехали.

— Вы что ЕГО в мою куртку спрятали?

Я забралась на сидение и откинулась на спинку, чувствуя, как согреваюсь.

— Он же блохастый. Эти блохи на меня полезут!

— Сам ты блохастый! Никуда они не полезут. Попросишь у Волина он тебе новую купит.

— Вам все равно его выкинуть придется. Волин терпеть не может животных. Он запрещает заводить даже рыбок. Я хотел хомяка — он не разрешил.

Я думала он издевается, но Скала смотрел на дорогу и надул нижнюю мясистую губу.

— Хомяка?

— Ну да. Я их люблю. У меня с детства хомяки жили. А Волин сказал, что увидит в доме хотя бы домашнего таракана засунет его мне в задницу или заставит сожрать.

— Таракана или хомяка?

Скала бросил на меня несчастный взгляд, его второй подбородок дрогнул, и огромная ладонь утёрла капли дождя со лба.