«Паралитики власти» и «эпилептики революции» - Александр Григорьевич Звягинцев

лет действительной службы. Закон в этой части дворяне часто нарушали. Многие, едва поступив в полк, заявляли об отставке. По докладу военного министра Вязмитинова состоялось Высочайшее повеление о восстановлении закона в части службы дворян «в полной силе».

Когда указ отослали для исполнения, один из сенаторов, Потоцкий, признавая его унизительным и крайне стеснительным для дворян, представил записку, в которой доказывал необходимость ходатайствовать перед императором об его отмене. Возмущенный этим Державин во время доклада дела Александру I стал объяснять вредность высказанных Потоцким мыслей и необоснованность вмешательства его в оконченное уже дело. Но император прервал генерал-прокурора словами: «Сенат это рассудит, а я не мешаюсь».

Во время слушания записки Потоцкого в сенате возникли столь бурные прения, что Державину как генерал-прокурору для восстановления порядка пришлось ударить по столу молотком, к которому со дня смерти Петра I никто не прикасался.

В этой борьбе, разыгравшейся на почве дворянских привилегий, генерал-прокурор одержал победу, но его энергичный, даже резкий образ действий во время слушания дела в сенате вызвал осуждение не только в правительственных кругах, но и среди многих дворян. Дело дошло до того, что на улицах Москвы выставлялись испачканные грязью бюсты Державина.

Министр юстиции отстаивал свои взгляды даже тогда, когда сознавал, что идет вразрез с волею императора. Он не стеснялся открыто выражать свое несочувствие многим преобразованиям, открыто порицал молодых советников Александра I. Сам он писал: «Держась сильно справедливости, не отступал от нее ни на черту, даже в угодность самого императора».

Об этом свидетельствует такой случай. В Нижнем Новгороде некий чиновник уголовной палаты был задержан полицией за ссору на улице. Дело передали губернатору, который приказал наказать его палками. Председатель уголовной палаты вступился за арестованного, заявив губернатору, что обвиняемый, в случае если он действительно совершил проступок, может быть наказан не иначе, как по приговору суда. Раздраженный заступничеством председателя, губернатор пожаловался на него министру внутренних дел Кочубею. Тот без всякого расследования доложил об этом императору и испросил высочайшего повеления на «отрешение» председателя палаты от должности. Это возмутило Державина, так как председатели палат были подчинены ему, а не министру внутренних дел. Более того, внимательно ознакомившись с делом, он вообще не усмотрел никакой вины председателя, так как распоряжение губернатора было явно незаконным. Об этом он доложил Александру I, и тот с ним согласился. Однако через несколько дней все же дал указание Гавриилу Романовичу подготовить указ об освобождении председателя уголовной палаты от должности. Попытки министра юстиции отстоять справедливость ни к чему не привели. Указ был подписан императором. Когда же указ этот поступил к Державину, тот отказался его контрассигновать, то есть визировать, отослав для этой цели к министру внутренних дел Кочубею, узнав об этом, Александр I изорвал свой указ, но все же дал устное указание уволить председателя палаты.

В «Записках» Гавриил Романович писал о том, что он отказывался контрассигновать и такие подписанные Александром I указы, как указ о вольных хлебопашцах, об учреждении опеки над имением графа Сологуба и др.

На посту министра юстиции и генерал-прокурора Державин пробыл только один год. Ежедневно с утра до вечера он посвящал все свое время исключительно исполнению разнообразных служебных обязанностей: поездкам во дворец с всеподданнейшими докладами, участию в заседаниях сената и Комитета министров, «объяснениям» с обер-прокурорами, приему посетителей и т. п. Усердие и служебное рвение его были необычайны. Он ездил, например, в сенат даже в воскресные и праздничные дни, чтобы посмотреть целые кипы бумаг и написать по ним заключение.

В декабре 1802 года Гавриил Романович составил для себя жесткий график работы, не предусматривавший даже выходных дней, отводивший на отдых лишь несколько часов в сутки. Вот как он планировал свою работу. В воскресенье с 10 часов утра, поездка во дворец к императору с «мемориями и докладами». Понедельник — в 11 часов во дворец для участия в Совете. Вторник — с 9 часов утра поездка во дворец к императору с докладами, а после обеда на заседание Комитета министров. Среда с 7 часов утра до 10 — совещание с обер-прокурорами по подготовке важнейших меморий, после этого поездка в сенат «по разным департаментам по случаю какой-либо надобности». Четверг — с 8 часов утра до 12 — прием и выслушивание посетителей, дача им «отзывов». Пятница с 7 часов утра до 10 — занятия с обер-прокурорами, после этого поездка в сенат, в общее собрание. После обеда, с 6 часов — во дворец для участия в Комитете министров. Суббота с 8 часов утра до 12 — прием и выслушивание посетителей.

Кроме этого, Державин предусматривал в воскресенье, понедельник, среду, четверг и субботу после обеда, с 6 часов до 10 вечера, заниматься с секретарями, читать почту и другие бумаги, выслушивать и подписывать заготовленные для внесения в Комитет министров или сенат документы.

«Наконец, каждый день поутру, с пяти до семи, отмечает он, — заниматься домашними и опекунскими делами, и ввечеру с 10 до 11 часов — беседою приятелей, и в сей последний час запирать ворота и никого не принимать, разве по экстренной какой нужде или по присылке от императора, для чего в какое бы то ни было время камердинер должен меня разбудить».

За непродолжительное время ему удалось осуществить ряд важных мероприятий. В частности, он организовал консультацию (совещание) обер-прокуроров, которая, несколько видоизменившись, существовала до Октябрьской революции.

Двадцать первого октября 1802 года император Александр I утвердил его доклад об организации консультаций (совещаний) обер-прокуроров по наиболее сложным делам, по которым не было единства сенаторов. В докладе генерал-прокурор писал, что консультация нужна, чтобы, «обсудив дело по прямому существу его и по точному смыслу законов, обер-прокуроры сделали общее заключение». Затем «на основании общей обер-прокуроров консультации» он стал бы «соглашать разные мнения» на общем собрании Правительствующего сената.

Новшество было воспринято неоднозначно. Например, сенатор И. В. Лопухин писал, что введение консультаций делает Державину честь.

Министр внутренних дел Кочубей осуждал их. Он писал по этому поводу Воронцову: «Генерал-прокурор желает советоваться с юрисконсультами, и жаль, что он слишком мало с ними советовался. Но ежеминутно выставлять консультацию и ссылаться на нее, это похоже на уловку. Генерал-прокурор сам за себя несет ответственность, как и все мы. Унас нет консультации, и ради чего же будет вешать бедных юрисконсультов за глупости, которые сам делает».

Вскоре совещания расширились, и на них стали приглашать трех юрисконсультов. Преемники Державина эти консультации сохранили. Они оставались в министерстве юстиции вплоть до Октябрьской революции, сделавшись правильно организованным учреждением. Они состояли из определенного числа членов, обязанных