Смех и грех Ивана Царевича - Дарья Донцова

— Эй, племянник, выйди из анабиоза, — приказала она, — хоть раз в жизни изобрази интерес к делам семьи.

Юноша горько вздохнул:

— Чего я опять не так сделал?

— Все! — фыркнула Анфиса, вскакивая. — Мы все нервничаем, переживаем, а ты, как варан на солнце, сидишь и молчишь. Это вызывает удивление.

Родион отодвинул тарелку.

— Тетя Фиса, ты бы еще сильнее удивилась, увидев в столовой за завтраком говорящего варана.

— Мне от души жаль твою будущую жену. Несчастная, ее ждет ужасная судьба. Выйти замуж за рептилию! Незавидная доля. Не смей чавкать! — взвилась Анфиса.

— Я давно все съел и ложку отложил, — изумился ее словам Родион.

Анфиса нахмурилась, но ничего не сказала. Затем так же молча ушла. Парень посмотрел на меня:

— Чего она разозлилась?

Я отошел от буфета:

— Ваша тетушка нервничает, простите ее. Если я вам не нужен, разрешите выйти?

— Ага, — пробормотал Родион, — я уже все съел. Каша совсем невкусная. Надежда Васильевна ее лучше варила. А у этой новенькой гадость получилась. Будь Бог женщиной, заповедей оказалось бы намного больше: не храпи, не сопи, не чавкай, не кури, не спорь, не молчи, не говори, улыбайся, не ржи во весь рот… Почему женщины такие странные? Ну стрессует она. А зачем ко мне‑то цепляться?

Светлана Андреевна встретила меня в коридоре у кухни:

— Хорошо, что вы понятливый. Сообразили, что я вас вызвать хотела, но не знала, как это сделать. Проблема возникла.

— И почему‑то меня это не удивляет… — пробормотал я. — Что на сей раз?

Светлана Андреевна понизила голос:

— Сварила кашу, отдала вам для подачи на стол, вернулась, а тут…

Домработница распахнула дверь, и я увидел сидящую на стуле пожилую бомжиху с подбитым глазом.

— Вошла через служебный вход, уселась и уходить не собирается, — по‑детски обиженно пожаловалась новая прислуга. — Я пыталась ее выгнать, она кричит: «Здесь моя мамочка живет, позовите ее!»

— Сейчас разберусь, — пообещал я. — Думаю, вам надо встать снаружи у двери и не пускать сюда никого из членов семьи. Хватит с них неприятностей. Если кто из Винивитиновых решит заглянуть на кухню… скажите… э… э…

— Мышь я там увидела и вас позвала, чтобы ее выгнали, — улыбнулась Светлана. — Все бабы грызунов боятся, так что ни одна сюда не сунется.

— Отличная идея, — одобрил я повариху, не став ей напоминать, что вообще‑то в особняке живут, кроме «баб», и представители сильного пола. Затем подошел к бездомной и осторожно тронул ее за плечо. — Вам плохо?

Незнакомка резко выпрямилась и открыла глаза:

— Где моя мама? Я в гости к ней пришла.

— Думаю, вы ошиблись адресом, — мягко сказал я. — Здесь нету вашей матушки.

— Нет, она тут, — пробормотала маргиналка, — вон ее передник.

Я посмотрел на фартук, висевший на крючке, и вздрогнул:

— Как зовут вашу мать?

— Надежда Васильевна, — прохрипела бомжиха.

— Сколько же вам лет? — вырвался у меня вопрос, который большинство дам считает бестактным.

Тетка почесала давно не мытую голову.

— Забыла. Деньги нужны, хотела у мамочки одолжить, с получки отдам. Она любимую доченьку выручит.

Я не знал, что сказать незнакомке. Сообщить ей о смерти Надежды Васильевны? Или озвучить версию про инсульт?

— Кошелек у меня в магазине сперли, — продолжала тем временем незваная гостья, — ни копеечки не осталось. Мама добрая, даст мне немного. Мы с ней поругались, но она своих внуков в беде не оставит. Двое малышей дома плачут, кушать хотят. Иосенька и Катенька. В холодильнике пусто, и свет в квартире отключили.

— Не боюсь я мышей! — зазвенел из коридора голос Ксении. — Отойди от двери.

— Иван Павлович грызуна поймает, и вы войдете, — возразила Светлана Андреевна.

— Мне сейчас надо! — перешла в верхний регистр будущая жена короля алкоголя.

— Говорю же, нельзя туда! — воскликнула домработница.

— Офигела? — заорала Ксения. — Двух часов в доме не проработала и распоряжаешься? Да ты знаешь, кто я? Невеста самого Игоря Анатольевича Пятакова! Отвали, иначе хуже будет!

Дверь резко распахнулась и ударилась о стену. В кухню влетела Ксения, смахивающая на африканского воина, который решил боевой раскраской лица напугать насмерть всех крокодилов в округе.

— Немедленно уволь ее, — топнула ногой злая до крайности Ксюша. — А это еще кто? Фу, ну и вонь.

Бомжиха вскочила и ринулась к девушке:

— Доченька! Обними меня скорей!

Ксения начала отпихивать бабу локтями, но той удалось обхватить ее и запечатлеть на щеке поцелуй. Младшая Винивитинова завизжала. Я попытался оттащить бомжиху, но потерпел неудачу, она оказалась на удивление сильной и по‑обезьяньи цепкой.

— Помогите, она меня СПИДом заразит! — верещала Ксения.

— А ну прекратите немедленно! — завопила уже Анфиса, материализуясь на кухне. — Что за бардак? Майя, ты какого черта здесь делаешь? Пошла вон! Ах ты дрянь подзаборная…

Я не успел моргнуть, как Фиса схватила короткую толстую палку, лежащую на столике у плиты (простите, я совсем не разбираюсь в кухонной утвари, не могу точно сказать, что это такое), и начала ею дубасить неопрятную гостью по спине. Та отпустила Ксюшу и попыталась дать сдачи Анфисе. Но сестра Елизаветы ловко скрутила бомжиху и крикнула:

— Ваня, помоги запереть эту рвань в чулане!

Я опомнился и кинулся к Фисе, одетой сейчас в полупрозрачное мини‑платье. Вдвоем мы затолкали плюющуюся и матерящуюся особу в тесную каморку. Я задвинул снаружи засов, перевел дух и спросил:

— Кто она такая?

Фиса подошла к мойке и, включив воду, стала мыть руки, одновременно поясняя:

— Личное и постоянно действующее несчастье Надежды Васильевны. Ее родная дочурка Майя Константиновна Лапина.

Я на мгновение забыл, что играю роль чинного дворецкого.

— Кто?!

Анфиса села на стул, вытащила из волос заколку, потрясла роскошной гривой, потом снова собрала ее в хвост и начала рассказ:

— …У Надежды Васильевны двое детей, Майя и Лида. Муж домработницы рано умер, она одна дочерей поднимала. Семен Кириллович всегда был излишне добр с прислугой, а Лиза много раз еще при жизни Кирилла Алексеевича его упрекала:

— Не стоит приветливо беседовать с горничными, садовниками, называть их по именам и спрашивать, как поживают дети лакеев. Такое поведение развращает дворню, быдло не понимает интеллигентного обращения, начинает лентяйничать, клянчить.