Как много событий вмещает жизнь - Александр Дзасохов

В Осетию по нашему приглашению приехал Геннадий Алексеевич Ягодин, председатель Государственного комитета по народному образованию (то есть министр). Мы посетили университет и договорились об аттестации университета на новый срок. Я использовал все возможности, чтобы помочь нашему университету.

Я настаивал на избрании Галазова первым секретарем Северо-Осетинского обкома партии. Были и другие кандидаты, имевшие солидный опыт партийной и управленческой работы. Например, Юрий Бирагов, первый секретарь Орджоникидзевского обкома партии, и Сергей Хетагуров, председатель правительства республики. Моя настойчивость – результат психологического настроя после перегибов, допущенных в республике в годы после событий в октябре 1981 года. Е.З. Разумов, который был ключевой фигурой в ЦК по кадровым вопросам, уговаривал меня не настаивать на кандидатуре А. Галазова. Но в то время я мог позволить себе не соглашаться с представителем ЦК, потому что пришел на партийную работу с должности посла и уходил на новую должность – тоже совсем не рядовую.

Скажу откровенно, что позже отношения с моим выдвиженцем стали формальными. Об этом я сожалею.

Через некоторое время в моей жизни вновь произошли перемены. В феврале 1990 года я должен был вылететь в составе парламентской делегации СССР в Бразилию. Делегацию возглавлял Председатель Совета Министров РСФСР В.И. Воротников. Но за день до отъезда на пленарном заседании Съезд народных депутатов СССР по рекомендации Горбачева избрал меня председателем Комитета по международным делам и членом Президиума Верховного Совета СССР. Какое-то время казалось, что моей работе в Северной Осетии это не помешает. Однако руководство Верховного Совета, как выяснилось, имело на сей счет собственное мнение. Мне было сказано, причем достаточно категорично: «Перебирайтесь в столицу и сосредоточивайтесь на работе в Верховном Совете СССР».

В таком подходе были, конечно, свои резоны. На председателе Комитета по международным делам лежала серьезная нагрузка. Иной раз в моем рабочем графике было до пяти рабочих встреч с иностранными делегациями, члены которых живо интересовались переменами, происходившими в СССР, особенно в его внешней политике. Нередко наши беседы затягивались намного дольше, чем было предусмотрено протоколом, а скопившиеся за день другие служебные дела приходилось отодвигать на глубокий вечер и даже на ночь.

Отчасти столь напряженный распорядок объяснялся тем, что по сравнению с положением в «дореформенном» Верховном Совете СССР новый Комитет по международным делам выполнял как бы двойную работу. Раньше в двухпалатном парламенте Советского Союза было не одно, а два подразделения, ведавшие вопросами международной политики. В Совете Союза международную политику курировал член Политбюро ЦК КПСС Михаил Андреевич Суслов. В другой палате – Совете Национальностей – международное направление возглавлял кандидат в члены Политбюро ЦК КПСС Борис Николаевич Пономарев. По неписаной традиции руководители комиссий по международным делам входили в Президиум Верховного Совета СССР. В том же 1990 году меня тоже избрали секретарем ЦК КПСС и членом Политбюро. Об этом направлении своей деятельности я подробно расскажу чуть ниже.

Так что работы у меня все время прибавлялось, причем с неизменным «двойным» коэффициентом. Поэтому, взвесив все за и против, я решил, что мне действительно следует сосредоточиться на деятельности в Верховном Совете СССР. Тем более что за время работы во Владикавказе я почувствовал: есть люди, готовые принять у меня эстафету на посту руководителя республики.

Мой положительный ответ в немалой степени был вызван и тем, что я более четверти века на разных должностях теснейшим образом соприкасался с международной проблематикой. Профессиональная дипломатия всегда увлекала меня. Сначала как человека, осваивающего профессию, а с годами и как сформировавшегося политика, основательно повлияв на мое становление в этом качестве. Искусство выстраивать взаимоуважительные отношения – а дипломатия учит этому – считаю одним из наиболее ценных качеств зрелой политической деятельности.

Однако мое тогдашнее решение было связано не только с интересом к внешнеполитической работе. Сам Верховный Совет СССР имел немалый вес, заметно влиял на государственные дела, на внутреннюю и внешнюю политику страны. В его стенах решались многие вопросы, значение которых выходило за пределы Советского Союза. При этом Комитет по международным делам занимал, пожалуй, ведущее место в парламентской табели о рангах – и по объему полномочий, и по значимости обсуждаемых проблем. Мы переживали период, когда к внешней политике СССР было приковано внимание всего мира. Я был непосредственно вовлечен в происходящее. В то же время надежные связи с земляками в Северной Осетии позволяли всегда быть в курсе происходящего там. Я был уверен, что, и находясь в Москве, смогу приносить пользу своей республике.

Размышляя спустя много лет об этом своем решении, испытываю противоречивые чувства: правильно ли поступил? Хорошо помню встречу в Государственном университете имени К. Хетагурова, когда уже стало известно о моем переходе в Москву, на другую работу. Профессор Римма Камаева сказала, что это очень спорное решение. Может быть, она и другие преподаватели вуза связывали со мной будущие интересные дела в республике или чувствовали нарастание сложных политических процессов в стране. К этим мыслям я не раз возвращался впоследствии, когда на мои плечи лег груз государственной и партийной ответственности и в считаные минуты и часы надо было определять позиции по ключевым вопросам государственной и партийной жизни.

Разделение полномочий между партией и государством в то время шло трудно, но продвижение было налицо. Роль ЦК КПСС в выработке внешней политики СССР была уже иной, чем несколько лет назад.

В доперестроечный период сложилась традиция: министр иностранных дел СССР непременно был членом Политбюро ЦК КПСС. Отсюда – ключевая функция главы МИДа: увязывать позиции партии по внешнеполитическим вопросам с курсом государства на международной арене. Этот подход имел серьезный недостаток: приоритеты внешней политики в устах министра иностранных дел обычно воспринимались в стране и за рубежом как автоматическое воспроизведение партийных решений.

И многопартийная система, как было очевидно, не создавала непреодолимых преград между установками правящей партии и внешней политикой государства. В странах с демократической политической системой внешнеполитические ведомства во многом аккумулируют национальные интересы и руководствуются ими в практической политике. Однако реализация этих интересов всегда происходит на базе политической платформы правящей партии, имеющей парламентское большинство или обеспечившей своему кандидату победу на президентских выборах.

В дореформенном, «однопартийном» Советском Союзе внешняя политика следовала в фарватере, обозначенном руководящими органами КПСС. Партийные директивы носили абсолютный характер. Иногда это становилось причиной серьезных внешнеполитических просчетов. Таких, например, как направление советских войск в Афганистан в обход Верховного Совета. Комиссии по иностранным делам «дореформенного» парламента, как правило, лишь оформляли принимаемые партийными лидерами решения. Законодательная деятельность велась лишь периодически, на непостоянной основе, как бы на общественных началах. Наблюдалась и своеобразная «личная уния»: комиссии десятилетиями возглавляли одни и те же персоны – члены или кандидаты в члены Политбюро.