Кто убийца, миссис Норидж? - Елена Михалкова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Миссис Норидж покачала головой:
– Нет, это не то. Леди Глория утверждала, что вы любили кататься на пони. Не может быть, чтобы она ошибалась.
– Пони? Но у нас вовсе не было пони.
– Вспоминайте, мистер Кэдиш! – твердо сказала гувернантка. – У вас был пони. Если ваша мать помнила о нем, то и вы должны.
Тимоти хотел было возмутиться ее неподобающе резким тоном. И вдруг поменялся в лице:
– Пони! Бог мой, да!
– Что это? Игрушка?
– Нет-нет, это качели! Мать заказала мне их в подарок на день рождения. Спинка у них сделана в виде лошадиной морды. Когда мама раскачивала меня, мы называли это «скакать на пони».
– Где они? – быстро спросила миссис Норидж. – Где они сейчас?
Тимоти Кэдиш даже зажмурился от напряжения, пытаясь вспомнить.
– Их несколько раз переносили с места на место… Кажется, последний раз я видел их за конюшнями. Там небольшое поле люцерны, и…
Тимоти не успел договорить, а миссис Норидж уже быстро шла по направлению к дому.
Он догнал ее. Они молча прошли двор, миновали конюшни и, обогнув дальнюю постройку, внезапно оказались на поле, сплошь усыпанном мелкими желтыми цветами.
На самом краю поля стояли старые рассохшиеся качели. А на качелях сидела женщина со снежно-белыми волосами, маленькая, как воробушек.
Заметив их, она просияла и поднялась.
Тимоти Кэдиш ничего не сказал. Он лишь издал невнятный всхлип и пошел к ней по полю люцерны, сначала медленно, а потом быстрее и быстрее.
А вот миссис Кэдиш кое-что сказала. И после миссис Норидж думала, что удивительным образом слова старой леди оказались чистой правдой.
– Тимоти, мальчик мой! – с тихой улыбкой сказала она, протягивая к нему руки. – Я всегда знала, что встречу тебя здесь.
По галерее, освещенной мертвенным лунным светом, бежала женщина. Подол ночной рубашки путался у нее в ногах, босые ступни были сбиты в кровь. Через каждые несколько шагов она затравленно озиралась.
Ее настигала тьма.
Ветер пригнал рваные облака. Словно развевающиеся космы злой колдуньи, они все больше закрывали луну, и галерея неумолимо погружалась в темноту.
Из этой тьмы женщина отчетливо слышала шорох шагов.
Ужас гнал ее все дальше – до тех пор, пока она не свернула вправо. И сразу поняла, что сделала ошибку. Правый коридор заканчивался тупиком.
Вернуться, вернуться скорее! Другой путь выведет ее из этого страшного дома.
Она бросилась назад, но вскрикнула и отступила.
Темнота застыла в узком горлышке коридора, словно забивший бутылку комок водорослей. Женщина попятилась, не сводя с него глаз. Там, в переплетении черных щупалец, шевелилось и всхлипывало то, чему она не могла дать названия.
Воздух вокруг стал плотным, густым и липким. Он обволакивал, как сироп увязшую в нем муху.
– Нет! Нет!..
Из груди женщины вырвалось отчаянное рыдание. Собрав последние силы, она дернулась, вырываясь из невидимой паутины, отступила и замерла, прижимаясь спиной к стене. Дальше бежать было некуда.
На несколько секунд все стихло. У женщины мелькнула крошечная надежда, что на этот раз все обойдется.
А затем темнота подалась к неподвижной фигуре и поглотила ее.
И тогда безумный дикий хохот сотряс древние стены поместья Эштонвилл.
Отрывок из письма, полученного Эммой Норидж:
«…Моя дорогая Эмма! Я никогда не обращалась к тебе с просьбами, но, боюсь, сейчас вынуждена это сделать.
Последний год до моего отъезда я работала в семье Эштонов. Моей подопечной была семилетняя Лилиан. Не стану скрывать, что я очень привязалась к этой девочке. Она умна и добра, а склад характера имеет более созерцательный, чем подвижный. Обычно я легко нахожу общий язык с такими детьми, и Лилиан не стала исключением.
Моему уходу из их семьи предшествовали некоторые не совсем обычные обстоятельства. Все началось с того, что мистер Эштон приютил в своем доме овдовевшую кузину, Шарлотту Пирс. Вскоре после этого в поместье начали происходить странные вещи. Без видимой причины уволились сразу двое слуг, а еще один впал в состояние, близкое к помешательству. Двое уволившихся, люди простые и не склонные к экзальтации, говорили, что им не по себе в стенах дома. Но больше я ничего не смогла добиться от них.
Происходящее было тем невероятнее, что внешне все выглядело по-прежнему более чем пристойно. Миссис Пирс – тихая леди, хотя и чудаковатая. Она никогда не ссорилась ни с мистером Эштоном, ни с его женой, а к Лилиан отнеслась с искренней теплотой (девочка платила ей тем же). Однако обстановка в поместье стала угнетающей и тягостной. Чтобы передать тебе, до какой степени мне было тяжело, скажу лишь одно: когда мистер Эштон сообщил, что они больше не нуждаются в моих услугах, я испытала большое облегчение…
Как тебе известно, вскоре я вышла замуж и уехала. И вот прошло уже четыре месяца, но меня до сих пор не покидает тревога за Лилиан Эштон…
А теперь перехожу к моей просьбе. Ты, наверное, уже догадалась, к чему я веду.
Дорогая Эмма, если ты еще не нашла новую подопечную, прошу тебя, нет, умоляю – поезжай в Эштонвилл. Гувернантки там сменяются часто, и вероятность, что место будет вакантно, довольно велика.
Каждый день я думаю о Лилиан, и эти мысли вселяют в меня страх. Теперь, четыре месяца спустя, я по-прежнему убеждена, что нечто ужасное поселилось в Эштонвилле, и всем, кто там живет, угрожает опасность.
Я знаю, что прошу о многом, и не упрекну тебя, если ты откажешься. Но я знаю также, что если кто-то и сможет помочь этому ребенку, то лишь ты с твоим здравомыслием, проницательностью и умом.
Быть может, мои тревоги – лишь плод моего воспаленного воображения, и ты развеешь их первым же письмом. Я всей душой надеюсь на это!
Любящая тебя,
Кэтрин».
– Итак, мисс Норидж…
Генри Эштон придвинул к себе рекомендательные письма.
Это был высокий сухопарый джентльмен с благородной посадкой головы и львиной гривой седых, почти серебристых волос. Щеки мистера Эштона слегка обвисли, лицо было того желтоватого оттенка, который присущ людям, проводящим больше времени в кабинете, чем на свежем воздухе. Меж бровей залегла глубокая вертикальная морщина.
– Миссис Норидж, – поправила гувернантка. – Я вдова.
Ей показалось, что при этих словах мистер Эштон бросил на нее быстрый тревожный взгляд. Но сразу отвел глаза.
– Миссис Норидж, простите… – исправился он. – Итак, вы ищете место.