Ледяная Шарлотта - Алекс Беллос

Полицейские ушли, пообещав допросить Бретта, и дядя Джеймс вызвал из города специалиста – оценить ущерб, нанесенный роялю. Мы сидели в тишине, ожидая его прибытия и не глядя друг на друга и на инструмент. Казалось, мы ждали врача, который ехал к умирающему родственнику, а не мастера.

Только взглянув на поврежденный инструмент, специалист вздохнул и покачал головой.

– Боюсь, дело плохо, – сказал он. – Тут ничего исправить нельзя.

Камерон молча вышел из комнаты, оставив после себя тишину, полную слов, которые никто из нас не решился произнести.

Чуть позже дяде Джеймсу позвонили из полиции и сообщили, что допросили Бретта. Тот клялся, что не трогал рояль, и, поскольку улик против него не было, они его отпустили.

Мастер ушел, и Пайпер отправилась успокаивать Темного Тома, который все еще кричал в прихожей о кровавом убийстве. Его пронзительные вопли сводили с ума, и я решила выйти из дома. Ветер, летевший с моря, не стих и вцепился мне в волосы, едва я шагнула за порог. Спустившись в сад, я заметила под сгоревшим деревом Лилиаз с плюшевой страусихой. Я не видела младшую кузину все утро и решила, что она не хотела путаться под ногами.

– С Камероном ведь будет все хорошо? – подняла она на меня свои огромные глаза.

– Надеюсь, – сказала я. – Может… может, твой папа купит ему новый рояль.

Лилиаз покачала головой:

– У нас нет денег.

Я опустилась на землю рядом с ней, и некоторое время мы сидели молча, слушая стоны ветра и глядя на дом.

– Ненавижу этих кукол! – внезапно выпалила Лилиаз.

Я заглянула в ее помрачневшее лицо и постаралась успокоить:

– Не куклы разбили рояль, Лилиаз. Даже если бы они могли двигаться, для этого они слишком маленькие.

– Они его не разбили, но это все равно их вина, – настаивала кузина. – Я знаю. Они заставляют делать плохие вещи.

Она задрожала, а затем прошептала:

– Они уговаривают. Их слова так убедительны. Переворачивают все вверх дном, и ты уже не понимаешь, что правильно. Не знаю, как они это делают, но тебе начинает казаться, что делать гадости – хорошо. Лезут в голову, читают самые тайные мысли. Вот почему я с ними больше не разговариваю. Лучше общаться с Ханной. – Она прижала плюшевую страусиху к груди. – Она хочет, чтобы я была хорошей. Она моя настоящая подруга. – Потом Лилиаз вновь посмотрела на меня: – Ты это слышишь?

– Я не слышу ничего, кроме ветра и моря.

Она кивнула:

– Теперь здесь только они. Птицы не приближаются к нашему дому, хотя живут на утесе по пути к Нейст-Пойнту. В саду нет кроликов. И белок. И бабочек. Я рада, что бабочки сюда больше не прилетают. – Лилиаз сорвала травинку.

После ее слов сад и правда показался мне странно тихим. Не было ни птичьих песен, ни шороха зверьков в кустах, ни блестящих глаз, следящих за нами с ветвей.

– А Ракушечке, похоже, хорошо в доме, – заметила я, пытаясь подыскать какое-нибудь логичное возражение.

– Она никогда не поднимается на второй этаж, – сказала Лилиаз. – Никогда. Ей нравится внизу, но стоит взять ее с собой наверх, и она сходит с ума. Камерон попытался унести ее туда, когда мы меняли ковры, и она чуть не разодрала ему все лицо. Орала как резаная. Никогда не думала, что кошки так могут. Камерон сказал, что в нее словно дьявол вселился, что ее кто-то напугал. Но я знаю, во всем были виноваты Ледяные Шарлотты. Они никогда не говорят с мальчиками, только с девочками, вот Камерон и не слышал их. Он считает, это просто жуткие куклы.

– А Темный Том? – спросила я. – Он бы взлетел наверх?

Кузина на секунду задумалась и пожала плечами:

– Темный Том – это Темный Том. В любом случае, я сильно грустила из-за бабочек. Ледяные Шарлотты отрывали им крылья и разбрасывали их по дому. Однажды я хотела лечь спать, откинула одеяло, а под ним… были крылышки.

– Под ним?.. – Я была потрясена.

– На простыне, – пояснила Лилиаз. – Я сказала Камерону о куклах, но он не поверил. Решил, что это сделала Пайпер, и очень на нее рассердился. – Тут ее голос стал почти мечтательным: – Они были разноцветными. Такими красивыми.

Непрошеный образ возник у меня в голове. Цветы в моей спальне – свежие и прекрасные, когда я только приехала, и мертвые и увядшие после ужина.

– Их лица видны в коре, – добавила Лилиаз.

– О чем ты?

– О куклах. Их лица видны в коре дерева. – Она изогнулась и указала на мертвый ствол у нас за спиной.

Я повернула голову и посмотрела, куда она ткнула пальцем. На этот раз я разглядела то, чего прежде не замечала. Выше по стволу, там, где висели обгорелые доски, виднелось множество лиц. Нужно было знать, где искать, чтобы их заметить, – крохотные и почерневшие, они сливались с деревом, но теперь я видела около дюжины голов Ледяных Шарлотт, взиравших на меня из коры.

– Как… как они там оказались? – спросила я, содрогаясь от их вида.

– Папа говорит, они сплавились с деревом во время пожара, – сказала Лилиаз. – Раньше в ветвях был домик. Ребекка играла в нем с куклами, когда все загорелось.

– Камерон тоже был внутри?

– Нет, он увидел огонь из дома и выбежал, чтобы спасти Ребекку. Он очень храбрый, да? Папа говорит, что Ребекка сгорела бы заживо, если бы не Камерон. Она не могла спуститься, и Камерон ее вытащил. Так он и обжег руку. – Лилиаз посмотрела на меня: – Как думаешь, что лучше – сгореть или замерзнуть насмерть?

– Не знаю, – ответила я.

– Что бы ты выбрала: смерть от огня, от холода или от ножа?

– Не слишком приятный выбор, – покачала головой я. – Ни один вариант мне не нравится.

– Мне тоже, – согласилась Лилиаз. – Но, думаю, все же лучше сгореть или замерзнуть, чем быть зарезанной. Мне кажется, нож больнее всего. У папы на кухне много ножей. Он держит их под замком. Боится, что я попытаюсь вырезать свои кости, но я никогда этого не сделаю. Теперь я сильнее, чем злой скелет.

Она коснулась ключицы через ткань водолазки. Повинуясь порыву, я взяла ее руку и крепко сжала.

– Нет никакого злого скелета, милая, – мягко произнесла я. – Есть только ты.

– Ледяные Шарлотты убили Ребекку, – прошептала Лилиаз, не обратив на мои слова внимания. – В первый раз у них не получилось, и они попробовали снова. – Она посмотрела на дерево. – Хорошо, что они теперь здесь. Застряли и не могут слезть с дерева. – Серьезно взглянув на меня, Лилиаз добавила с грустью в голосе: – Но другие остались в доме.