Узнай меня, любимая - Татьяна Луковская

- Поверь мне, отец, альты готовятся к войне, наш король слишком беспечен, – продолжал разглагольствовать Лжеярек.

- То есть, пан, вы хотите сказать, – подняла я на самозванца высокомерный взгляд, – что без разрешения своего государя вторглись в чужую страну, с которой у нас такой хрупкий мир, и своим безрассудным поступком чуть не спровоцировали войну, к которой мы не готовы? Удивляюсь, что король не велел отсечь вам голову. Я бы так и сделала.

- Янина!!! – хлопнул кулаком по столу свекор. – Ты забываешься!

- А что я сказала не так? – из меня просто перла отчаянная смелость.

- Может я поступил безрассудно, – перегнулся ко мне через стол Яромир, – но кроль меня понял и простил.

- Значит, он тоже слепец.

- Ну, это уже ни в какие ворота не входит, – побагровел Казимир, – полоумная баба, ты оскорбляешь сына, оскорбляешь меня, сидя за моим же столом, так еще и хулишь государя. Вон из-за стола! Вон! – его палец грозно указал мне на выход.

Я медленно поднялась и пошла к двери. «Старый дурак!» Но Лжеярек оказался проворней меня, он, резво вскочив из-за стола, перегородил мне дорогу:

- Отец, давайте не будем горячиться. Янина переволновалась, ты сам сказал, что она упала и ударилась головой. Прости ее, – с обезоруживающей улыбкой он не давал мне выйти.

- Ярек, я был не прав, когда лез в твою жизнь, – Казимир тоже устало поднялся. – Если ты хочешь развестись и привести в дом другую жену, я не буду противиться.

Такой вот мне удар под дых от любимого свекра. Да даже лучше, он и не подозревает, какой подарок мне делает. Сейчас самозванец скажет, что согласен, и с легкостью избавится от неудобного обвинителя, развязав себе руки. Ведь мы оба знаем, что Ярека здесь нет. И я вырвусь, наконец, их этой душной клетки.

- Нет, отец, мне не нужна другая жена, – долетели до меня слова незнакомца, – я люблю Янину, и она обязательно поправится.

Какого черта! Зачем он упускает такой шанс? Или врага надо держать под рукой? Но это точно не Яромир, ведь даже, если бы я схватила своего муженька за горло, он и тогда не смог бы выдавить из себя слова любви. Я чувствовала его любовь, знала о его любви, видела ее, ну, по крайней мере, мне тогда так казалось, но он никогда не говорил о ней. Может потому, что не любил? Да Яромир вообще не мог говорить о настоящих чувствах! А этот вот так смело при отце – люблю.

- Как знаешь, – смирился Казимир, махнув в нашу сторону.

- А я хочу развестись, – с вызовом бросила я самозванцу, – и намерена об этом публично заявить.

- И что ты будешь объявлять в качестве причины? – усмехнулся Лжеярек, скрещивая руки на груди. – Что я самозванец? Или, может, хочешь сразу объявить себя сумасшедшей и запереться под надзором бдительных монахинь, которые будут изгонять из тебя бесов?

Вот и угроза. Он дает мне понять – не успокоишься, сгною. Одно дело уйти в монастырь послушницей – ходить с сестрами на молитвы, ухаживать за садом и учить деревенских детишек читать Псалтырь, и совсем другое – сидеть в каменном мешке, как одержимая. Хочет меня сломать.

- Янина, я не хочу тебя переламывать, – словно услышав мои мысли, отозвался самозванец, – и ссориться с тобой не хочу. И я понимаю, – добавил он совсем шепотом, глядя мне в глаза, – что виноват перед тобой, и мое увлечение другой женщиной всегда будет стоять между нами. Я не должен был бегать к ней на свидания как мальчишка, имея такую голубку у себя дома. Это было затмением, помутнением рассудка, как у тебя сейчас. Теперь, оказавшись сама в том же положении, ты должна понять меня и простить. Я часто вспоминал о тебе, сидя в сыром подвале, и ни разу, поверь, ни разу я не вспомнил о ней. Давай начнем все заново. Нет больше никого. Только ты и я, – голос его стал мягким и проникновенным, такому трудно противиться.

- Я тебя не знаю! – обхожу нового Ярека и бегу к двери.

- Так узнаешь еще, – полетело вслед, – и поймешь – именно я тебе нужен.

Отдышавшись, уже в своей комнате, я стала медленно складывать головоломку: он знает очень многое о Яромире – его любимые кушанья, как звали нянюшку, про любовь с Моникой. А еще он не путается в лабиринтах дворца, я наблюдала за ним: он шел уверенно, поворачивая, где нужно, и ни разу не сбился. Мало того, он копирует жесты Ярека, его мелкие привычки: насмешливо прищуриваться, слегка поворачивая голову вправо, щелкать пальцами или слегка барабанить ими по столу, скрещивать руки на груди при волнении, как бы отделяясь от проблемы. Все это очень знакомо, до боли, до головокружения. Но этот новый Яромир называет меня голубкой, а прежний дразнил вороненком… Почему? Да потому что этому Яреку не кому было об этом сказать, это знали только мы – я и мой настоящий муж! Думай, Янина, думай! Правильно, среди людей, окружающих нас с Казимиром, есть осведомитель. Тот, кто подготовил Лжеярека, все ему рассказал о жизни в замке.

И кто это может быть? Да любой из слуг! Если бы удалось вычислить этого предателя, я сумела бы доказать упертому Казимиру мою правоту. Но как это сделать?

А еще у Яромира была родинка на таком месте, о котором стыдно говорить. Но увидеть ее можно только если… Ни за что! Но ведь будет он мыться, можно подговорить кого-нибудь из слуг – посмотреть. Вот только кого, если теперь я никому не могу доверять?

Вечером он пришел к моей двери, долго барабанил, просил впустить. Я не отвечала, затаившись диким зверьком. Противный страх хватал за сердце. Лжеярек объявил, что будет как пес спать под моей дверью, и пусть мне будет стыдно, что я так жестока.

И он сдержал слово: каждую ночь служанки стелили ему перину прямо у моего порога. Утром мне приходилось перешагивать через его ноги или ждать, когда же все-таки неугодный гость уйдет.

Тот, мой Яромир, после свадьбы стал вникать в дела отца, часто объезжал с управляющими владения, интересовался ценами на зерно, велел построить лесопилку и пару мельниц. Этого, казалось, хозяйство вообще не интересовало. За ворота он не выезжал, целыми днями либо слоняясь по замку, либо практикуясь в военных упражнениях с альтскими воинами. Обнажившись по пояс, лжемуж красовался перед моими окнами мускулистым торсом, размахивая деревянным мечом для тренировки или натягивая боевой лук. К моей досаде, через его левое плечо действительно тянулся тонкий шрам. Иногда, замечая меня в окне, «муж» отвешивал шутовские поклоны или, наоборот, сверлил «женушку» серьезным пронзительным взглядом, полным укора. Дворня громко шепталась: «Ах, какая любовь, и чего этой избалованной ладке надо?» Меня никто не понимал и не сочувствовал.

Надо бежать отсюда. Это единственно возможный выход. Попаду на тот берег Лады, и пусть Казимир с Лжеяреком топчут ногами. Дома люди отца, они за меня горой встанут, они мне точно поверят, не то, что эти.