Инквизитор. Раубриттер - Борис Конофальский

Он опять усмехнулся, как это ни странно, ему даже захотелось обнять эту девочку, но он постеснялся, только протянул ей руку для поцелуя.

Девочка звонко чмокнула руку, чем вызвала у всех улыбки. И низко и быстро поклонилась.

— Юные госпожи не кланяются, — улыбаясь, сказал кавалер. — Разве ты не знала, Катарина?

— Не кланяются? — удивилась девочка.

— Нет, госпожи делают книксен, — Волков указал на Брунхильду, которая уже оделась и пришла к столу, — госпожа Брунхильда, ваша тетя, вас научит.

— Научу, — сказал Брунхильда, — все госпожи должны уметь это делать.

— А мы что, теперь госпожи? — удивлялась девочка во все глаза, разглядывая прекрасную молодую женщину.

— Да, вы теперь госпожи, — сказал Волков.

— И со столов теперь убирать не будем, полы мыть не будем? — все еще не верила девочка.

— Нет, — сказал кавалер.

— А что же мы будем делать?

Тут как раз к случаю в дом вошел юный монах брат Ипполит.

— Вот этот добрый человек, он не только хороший врач, он еще и хороший учитель, он вас теперь будет учить.

— Учить, — удивлялась Катарина, — да чтоб я сдохла!

Все засмеялись, а матери девочки сало стыдно. Она отвела ее от кавалера, приговаривая:

— Нельзя тебе так говорить теперь. Ты теперь госпожа. Госпожи так не говорят.

А Волков посмеялся и поманил к себе сестру, когда та подошла, он сказал ее негромко:

— Вдруг придется где говорить, так не забудь, Брунхильда — это наша сестра.

— Госпожа наша сестра? — Тереза Видль с удивлением покосилась на Брунхильду.

— Да, твоя младшая сестра. Запомни это.

— Хорошо, господин, — кивнула Тереза.

— Да, еще зови меня теперь брат.

— Да, господин… Как пожелаете, брат, — сказала Тереза.

В тот день они сидели за столом почти до вечера, вроде, все весело было, а когда нужно уже ко сну отходить, когда сестра, племянники и все другие из-за стола уже вышли, Брунхильда сказал ему негромко:

— Коли дети тут с нами спать будут, так вы ко мне не лезьте.

— Чего ты, они лягут в другой половине дома, — попытался уговорить ее кавалер, который уже соскучился по красавице.

— Нет, и не думайте даже. Стройте стену или не лезьте ко мне.

— Да когда же мне стену-то строить?

— Да хоть сейчас!

Волков понимал, что дело тут не в сестре и детях, они бы все легли за очагом, так и все нормально было бы, но красавица артачилась.

— Что ты бесишься опять? — Волков пытался погладить ее по руке.

— А не знаете вы, зачем к нам граф намеревается? — спросила она и свысока поглядела, словно пригвоздила его. — О чем говорить с вами хочет?

Спрашивала с подковыркой, с бабьей въедливостью.

— Почем же мне знать?

— Ох, врать вы мастер, — она скорчила рожицу. — Слухи ходят, что скоро мы с графом породнимся. Вот только знать бы как?

— Кто тебе об этом сказал? — сразу стал серьезен Волков.

— Сорока на хвосте принесла.

— Говори.

— Да к черту вы ступайте, — нагло заявила девица и попыталась встать и уйти.

Он поймал ее за руку.

— Ну, хватит, — заговорил он примирительно. — Говори, кто тебе сказал про это?

— А может, и сам граф, — свысока говорила красавица, не желая садиться. — Умолял остаться на бал, руки мне целовал.

— Руки целовал? — удивлялся кавалер.

Брунхильда протянула к нему руки и растопырила пальцы, сказала чуть ли не с гордостью:

— Каждый палец мне обслюнявил дурень старый. Говорил, что не было у него такой страсти за всю жизнь, просил меня остаться у него гостить, говорил, что породнимся мы скоро, что я, если захочу, хозяйкой его замка стану.

Волков даже рот раскрыл от удивления.

— Чего вы рот-то раззявили, чего невинную простоту изображаете? — зло ухмылялась Брунхильда. — Уж не думайте, что я поверю, будто вы о том не знали. Будто не поговорив с вами наперед, он стал мне такое говорить. Ну, чего зенки-то на меня пялите? Уже сосватали меня за старика, а сами теперь прикидываются.

— Да, я клянусь…

Но она его не дослушала и сказала:

— Пока стены не будет, так ног для вас не раздвину, а лезть будете, так на лавку спать от вас уйду.

Сказала, вильнула подолом да ушла, увернулась от его руки, когда он хотел ее поймать.

— Еган, монах, — сразу крикнул кавалер.

Оба монаха откликнулись: и Илларион, и Семион. Они сидели у стены и оживленно беседовали. Семион говорил своему молодому товарищу, что потребна его помощь будет в богослужениях, когда храм готов будет, а брат Илларион с удовольствием соглашался помогать.

— Ты, ты, — указал кавалер на брата Семиона. — И ты, Еган. Завтра в город езжайте, найдите архитектора, пусть подмастерья какого посоветует, чтобы дом этот поделить.

— Да, господин, — сказал Еган. — Съезжу, нам еще и амбары большие потребуются, заодно о них поговорю.

— Да, съезжу, — согласился брат Семион. — Как раз место под церковь выбрал, думаю его в дерене ставить, на выезде.

— Сразу и материал купите, — сказал Волков и усмехнулся. — Деньги теперь у монаха есть.

Брат Семион поджал губы, видно, что деньги, полученные от епископа, на нужды господина ему тратить, может, и не хотелось, да ничего не попишешь.

— И мне нужно в город, — тут же вернулась Брунхильда. — Деньги давайте, мне юбки новые нижние нужны. И туфли новые. Иначе гость дорогой приедет меня смотреть, а я как нищенка, может и развернутся.

Волкова от этой мысли едва не передернуло, но он сдержался, чтобы не нагрубить, и сказал холодно:

— Терезу с племянниками возьми, им тоже одежду купи, чтобы выглядели подобающе.

— Как изволите, — ядовито отвечала красавица.

Уже тихо было в доме, сестра с племянниками улеглась за очагом, у кухонных столов, на сдвинутые лавки, и Брунхильда уже разбросала руки и ноги на перинах. В доме жара, она спит раскрытая, почти в прозрачной рубахе, а он все сидел за столом, хоть и хотелось лечь к этой строптивой женщине. Только еще служанка Мария, стараясь не шуметь, в кадке мыла посуду. Он составил кулак на кулак и опустил на них голову. Мыслей было столько, что передумать их все и трех голов не хватило бы. В голове сумбур. Тут и постройка церкви и дома, и распри с кантонами, все попы от него войны ждут, и женитьба на дочери графа, и сватовство самого графа, если не привирает ли Брунхильда, и волк.

Да разве все это осмыслить можно? Все продумать, все предусмотреть. И ведь никто не поможет, не разрешит за него ни одного дела. Попы только повелевать могут, а делать, а решать это все ему. Ему думать и решения принимать. Ему вести за собой людей. Ему брать на себя ответственность. И за распри, и за женитьбу, и за деньги, что на церковь получены. За все. А значит, и кара будет ему. А как иначе? Горцы обозлятся, герцог рассвирепеет, купчишки из Фринланда, и те могут деньги собрать и войско нанять. Как тут не призадуматься?