Юрий Гагарин - Лев Данилкин

Про то, рыдал ли сам Гагарин по своему будущему соседу по Кремлевской стене, ничего не сказано; понимал ли, что внутри сталинской системы у человека, чьи родственники были угнаны в Германию, шансы поступить в летное училище и уж тем более попасть в отряд космонавтов были невелики? Догадываться об отношении Гагарина к этой фигуре можно лишь по совсем косвенным признакам, вроде «сталинского» зачеса вверх на знаменитом саратовском фотопортрете. Ответы Гагарина на иностранных пресс-конференциях — где его часто спрашивали об отношении к культу личности и о том, оценили бы его полет при Сталине — в высшей степени уклончивы. Гагарин предпочитает держаться в стороне от хрущевской разоблачительной риторики и отбивает такого рода «крученые» подачи очень сдержанно. «В нашей стране, — сказал он, — результаты, достижения науки, техники, культуры, как тому учил Владимир Ильич Ленин, оцениваются не кем-либо одним, а коллективно. Советский народ — вот кто главный ценитель всех достижений, которые прославляют доброе имя нашей Родины» (21). «Юрий Алексеевич, — с удовлетворением замечает корреспондент, — не стал много говорить на эту тему, достаточно ясную каждому советскому человеку» (21).

Годы «метаморфозы» — в течение которых Гагарин-«куколка» превратился в Гагарина-«имаго» — пришлись на любопытные времена: самый излет сталинской эпохи — и раннехрущевская полусмута, еще до XX съезда. Потихоньку возвращаются люди из лагерей; в общество вбрасывается новая информация; старый уклад поскрипывает. Мы не нашли данных о том, как все эти процессы проникали в сознание Гагарина; факт, однако, тот, что ни при Сталине, ни после никто особых препятствий его карьере — ни литейщицкой, ни спортивной, ни военно-воздушной — не чинил.

В Саратове функционировал аэроклуб — и каждый сентябрь в газете «Коммунист» выходило объявление такого примерно характера: «Саратовский аэроклуб производит набор курсантов на 1951/52 учебный год. Принимаются юноши для обучения без отрыва от производства на отделения пилотов, планеристов и авиационных механиков. Курсанты, зачисленные в аэроклуб, обеспечиваются бесплатным летным обмундированием, горячими завтраками и доставкой на аэродром. Начало занятий 1 октября. Подробные условия о приеме по адресу: улица Рабочая, 22» (3). Как и всегда в жизни, важнее всего оказалось то, что напечатано мелким шрифтом: моментально выяснилось, что одно из «условий» состояло в том, чтобы не быть студентом техникума; авиации запрещалось «воровать» кадры из менее престижных секторов образования.

Первую попытку прибиться к авиации Гагарин предпринимает в 18 лет, студентом второго курса: прямо у них в техникуме открывается филиал отделения пилотов Аткарского учебного центра ДОСААФ. Гагарин становится «слушателем», однако дальше азов теории дело не продвинулось — через несколько месяцев, зимой 1953 года, филиал прикрывают. Затем он узнает, что в Саратовской области, в Красном Куте (примерно там, кстати, приземлится потом Герман Титов), в летном училище гражданского воздушного флота набирают курсантов. Гагарин зондирует почву — однако получает от ворот поворот: выяснилось, что туда берут только с законченным средним образованием.

Компенсируя чувство неудовлетворенности из-за несостоявшейся воздушной карьеры, Гагарин много читает летчиков и о летчиках: «Повесть о настоящем человеке» Б. Полевого, «Записки штурмана» М. Расковой, а также М. Водопьянова, В. Чкалова, Дж. Коллинза — автобиографию знаменитого не менее, чем Линдберг, американского летчика, написавшего откровенные мемуары о том, как он вынужден был, чтобы прокормить себя, соглашаться на самую рискованную работу; книга была на ура принята в СССР и вызвала шквал сочувственных комментариев, в том числе самого Гагарина («Коллинза, — сказал я, — по-моему, преследовала обреченность одиночества… Главное, что занимало его мысли, были доллары. Любой ценой, но только заработать…» «Юрий прав, — поддержал меня Дмитрий Павлович. — Капиталистическая действительность создавала для автора книги именно ту обстановку азартной игры со смертью, когда в погоне авиационных компаний за прибылями жизнь летчика могла оборваться в любом полете» (13)). Читает исключительно «для себя» — без надежды стать кем-либо, кроме синего воротничка, специализирующегося по серому чугуну; ну да, в конце концов, нет ведь ничего дурного в том, чтобы скоротать жизнь, отливая сегодня каретки, завтра отопительные радиаторы, а послезавтра, глядишь, так даже и тюбинги для метрополитена.

Осенью 1954 года, однако ж, биржа оживилась: пришли новости о том, что в аэроклуб принимают студентов четвертых курсов техникумов. Удивительным образом, именно на четвертом курсе Гагарин в тот момент и учился; странно было не воспользоваться этим шансом — и он воспользовался.

Сейчас читатели вряд ли понимают, чего уж такого привлекательного было в этом самом аэроклубе — ну, научился летать, и что? Однако для поколения молодежи 1950-х годов авиация была если не заветной мечтой, то, во всяком случае, крайне престижной специальностью (наверное, это то же самое, как если бы в Саратове сейчас открылся филиал Google). Летчики, гоняющиеся за американцами на только-только появившихся реактивных истребителях, были героями войны в Корее — информация о том, что там воевали не только сами корейцы, но и советские летчики, была засекреченной, но по тону радиосообщений можно было понять, что это — «наша» война. «Конкурс в летные училища был огромен, бывало до двадцати человек на одно место» (14). И самым верным способом поступить туда было окончить аэроклуб, своего рода пилотские курсы. Разумеется, все эти аэроклубы — огромная сеть, раскинутая по всей стране, — принадлежали государству, которое пропагандировало профессию летчика, предоставляло технику, оплачивало услуги преподавателей и обслуживающего персонала — а взамен получало корпус летчиков-любителей, которые либо продолжали учебу в качестве профессионалов, либо служили резервом в случае внезапной необходимости увеличить состав военных летчиков. Аэроклуб в СССР был необязательной, но желательной инстанцией в цепочке отбора и подготовки кадров для авиации; попасть туда означало оказаться в обойме; собственно, карьера Гагарина как раз и демонстрирует, насколько недалек мог оказаться путь от простого члена аэроклуба до профессионального космонавта.

Биографы обычно пытаются мотивировать желание Гагарина сменить термостойкий шлем сталевара на летчицкую фуражку разного рода романтическими устремлениями («нам понравился фильм „Истребители“. И я и Юрий в разное время смотрели его. Он произвел тогда очень сильное впечатление» (22), цитирует Лидия Обухова гагаринского товарища по аэроклубу Ю. Гундарева); на самом деле, никаких объяснений, с какой стати Гагарин вдруг записался в аэроклуб, не требуется. Каким бы ни было соотношение романтического и прагматического в голове молодого Гагарина, глупо было не воспользоваться так удачно открывшимся «окном возможностей».

«Парень научился реально оценивать обстановку, видеть жизнь такой, как она есть. Окончив техникум, он получит назначение на предприятие. Может быть, его направят мастером в одно из учебных заведений системы „Трудовые резервы“. Военкомат даст возможность поработать два года и призовет в ряды Вооруженных Сил. Снова мундиры, шинели, передвижение в строю, каша три раза в день. Он уже всем этим по горло сыт. Другого ничего пока не видел и не имел. Иное дело офицер. Тем более летчик. И сам будешь обеспечен, и близким сумеешь помогать. К тому времени пора будет обзаводиться семьей. Любой ценой нужно пробиваться в аэроклуб» (3).