Счастливая семья - Маша Трауб

– Как же хорошо, – говорила мама, особенно после колбасок Спиро. Или после рыбы Алексиса.

– Да, слишком хорошо. Долго так продолжаться не может, – отвечал папа.

И, естественно, спустя неделю наша спокойная жизнь закончилась. Сначала не приехал Алексис. Но никто не взволновался, поскольку в последний раз он привез маме креветок, рыбу, названия которой мы так и не узнали, – Алексис называл ее «специальная рыба для детей» – она была практически без костей. А за день до этого заставил маму купить рыбу для супа. Так что мама, можно сказать, даже не заметила его отсутствия. Финита исправно мыла под кроватями, а недостающие полотенца мама по-хозяйски брала из шкафа на соседнем участке. Но именно Финита положила конец нашей размеренной жизни. Она приехала непозволительно поздно и в дом вошла, как раньше – не утруждая себя стуком. На часах было время ланча, после чего мама собиралась вздремнуть. Домработница вошла, водрузила свой мотоциклетный шлем на кухонный стол и села на диван. Мама, которая разогревала еду для Симы, сделала вид, что ничего странного не происходит. У нее есть такая особенность – она раньше других чувствует наступление неприятностей, но делает вид, что все в порядке. Финита между тем не делала никаких попыток приступить к исполнению своих обязанностей. Мама продолжала накрывать на стол. Финита сидела на диване, не понимая, почему никто не реагирует на ее столь вызывающее поведение.

– Вы смотрите телевизор? – спросила, не выдержав, домработница, используя английский, греческий и язык жестов.

Дядя Боря, который вместе с Симой продолжали изучать детский канал, посмотрели на нее с недоумением.

– Сегодня общенациональная забастовка. – Финита встала, взяла шлем и застыла с видом статуи.

– Что вы говорите? И кто бастует? – Мама, которая спокойно продолжала резать салат, выбрала великосветский тон, не предвещавший ничего хорошего.

– Сегодня забастовка мусорщиков, – объявила Финита, – а завтра работников транспорта. Никто не будет работать!

– А кого поддерживаете вы? Транспортников или мусорщиков? – уточнила мама.

– Всех! – заявила Финита. – Я поддерживаю!

– А какие конкретно у вас требования? – вежливо поинтересовалась мама.

– Какие требования? – не поняла домработница.

– У всех бастующих есть требования, – начала читать лекцию мама. – Например, повышение зарплаты, сокращение рабочих часов, социальный пакет и так далее. Вы лично какие требования выдвигаете?

– У меня все требования! – заявила Финита и снова, видимо в знак протеста, водрузила свой шлем на кухонный стол. – Вот все, что вы сказали, – это мои требования.

– Тогда я их не принимаю. – Мама аккуратно убрала шлем, чтобы поставить тарелку с салатом.

– И что? – удивилась Финита.

– В том случае, если работодатель не принимает требований персонала, – продолжала мама, – если они кажутся неразумными или невыполнимыми, работника могут и уволить. Кому нужны смутьяны и бездельники? – спокойно ответила мама. – Но вы можете устроить сидячую забастовку, объявить голодовку, собрать прессу, наконец.

Финита сграбастала свой шлем и ушла.

Надо ли говорить, что после этого домработница рассказала всем в округе, что мама предложила ей голодать, сидя на крыльце. Мне кажется, что это был вопрос неправильной интерпретации. Я вообще удивляюсь, как они друг друга поняли.

Чтобы развеяться, мама решила поехать в город. К тому же у нас накопились заказы – мне нужны были контактные линзы, тете Наташе – водостойкая тушь, дяде Боре – свежая пресса (он надеялся найти газету, в которой все полосы отведены исключительно под задачки по бриджу и судоку). Папа попросил любую книгу брата Даррелла на английском, а Сима потребовала зайца. (У нее увлечение животными происходит волнами. До зайцев она любила бабочек и требовала все в бабочках – пижамы, трусы, носки. Потом переключилась на кошек, и маме пришлось скупить все открытки с кошками, которые продавались в местном магазине, не говоря уже о полотенцах, чашках, тарелках. После кошек у Симы наступил период зайцев. Но в нашей деревне с зайцами была напряженка. Мама говорила, что в Москве есть много зайцев, но Сима требовала местных.)

Мама вернулась из города неприлично поздно. Так поздно, что уже все автобусы разъехались, мы поужинали и уже собирались ложиться спать. Начала нервничать тетя Наташа. Папа сказал, что он не собирается волноваться, поскольку мама наверняка уже перезнакомилась с половиной города, выпила кофе с женой дяди троюродной сестры Теодоры по материнской линии, который, собственно дядя, наверняка окажется водителем автобуса. А уж если за кого и нужно волноваться, то за нас – Сима без мамы отказывалась идти мыться, я сидел в планшетнике, дядя Боря, лишившись очередной порции судоку, искал себе новый телевизионный канал для просмотра, поскольку они с Симой уже изучили все мультики. В тот момент, когда папа говорил тете Наташе, как он не собирается нервничать, на пороге появилась мама.

– Слава богу, – обрадовалась тетя Наташа, – почему так поздно?

– Я заблудилась, – ответила мама, плюхнувшись на диван.

– Там две центральные улицы, как ты могла заблудиться? – удивился папа.

Пока мама рассказывала о своих приключениях, мы рылись в пакетах. Надо сказать, мама выполнила все наши заказы. Ну, почти все.

Оказалось, что мама заблудилась в тот момент, когда искала мне линзы. Свернула с центральной улицы на маленькую, где должна была находиться оптика, а потом свернула еще раз, надеясь пройти насквозь. И в этот момент почувствовала себя героиней «Бриллиантовой руки». Она мыкалась по улочкам, закоулкам, переходам, проходам, перемычкам и тупикам, не узнавая ни вывесок, ни домов, ничего. В отчаянии она бросилась в первую попавшуюся на пути лавку – там продавали сигареты – и спросила продавщицу, как ей выйти из старого города.

– А зачем вам выходить? – удивилась продавщица. – Оставайтесь.

– Я бы осталась, но мне нужно домой, – сказала мама. – Где остановка рейсового автобуса?

– Здесь совсем рядом, – начала участливо объяснять женщина, – можете пойти направо, а можете налево. Да нет, идите прямо и выйдете. Но я бы вам посоветовала остаться – очень жарко.

Мама выскочила из лавки, проклиная местных продавцов. За целый день беготни по магазинам она измучилась. Куда бы она ни зашла – в поисках линз, зайцев или книжки, ей отвечали скорбным покачиванием головы и фразой на английском «очень сложно», «очень, очень сложно». Продавцы, переругиваясь друг с другом, тщетно пытались найти то, что нужно маме. Они говорили, что вчера товар лежал вот на этом самом месте и куда он подевался – совершенно непонятно. Мама решила, что ее преследует злой рок, и попробовала задобрить его совершенно ненужными покупками. Она, например, купила шлепки, украшенные огромными цветами.

– Я не могла их не купить, – сказала мама, когда тетя Наташа рассматривала приобретение, – надо ли упоминать, что шлепки были велики маме, но малы тете Наташе. – Владелец лавки сказал, что каждую пару делает собственными руками. И цветы приделал прямо при мне. А еще показывал мне руки в порезах и шрамах от своих инструментов. Ну, как я могла их не купить? – оправдывалась она. – А еще он восхищался моими ногами («Он взял ногу и так ее держал», – шепотом рассказывала мама тете Наташе, и та с завистью вздыхала). Он сказал, что таких ног и такой идеальной формы пальцев, как у меня, не видел много лет. Что такие ноги – произведение искусства. Сказал, что у меня ноги юной девушки. Да, я все понимаю – он говорит это каждой покупательнице. Но мне было так приятно…