Наложница огня и льда - Серина Гэлбрэйт

В попытке выиграть кусочек свободного пространства между нами я присела на край столика, комкая складки ткани на груди.

Удивлена, что Нордан спрашивает. Что мешает ему сразу опрокинуть меня на эту столешницу, как в то утро в столовой? Или на диван? Мои крики, возможное сопротивление, преодолеть которое не столь уж и трудно?

—Я… могу подумать?— прошептала я.

—Думай,— полуулыбка, милостивая, великодушная.

И моя непроизвольная дрожь — склонившись ниже, мужчина коснулся губами моей шеи. Раз, другой, спускаясь к плечу. Стянул палантин с плеча, смахнув небрежно вместе с шифоном бретельки платья и нижней сорочки. Другая рука, будто не желая отставать, легла на мое бедро. Я отклонилась назад, остро осознавая рискованность своего положения, но рука передвинулась на спину, удерживая меня на месте.

—Что… что вы делаете?

—Думай, не отвлекайся. И не выкай — раздражает.

Дорожка из легких поцелуев по плечу и обратно. Я повернула голову, понимая, что слишком открываю шею, разве что не подставляю ее, но эта часть тела вдруг показалась более безопасной, более невинной, нежели плечо. Ладонь надавила несильно на спину, прижала меня к мужскому телу, сняв с края столика. Мои руки единственным барьером между нами, не считая одежды, чересчур тонкой, малочисленной, чтобы стать сколько-нибудь серьезной преградой.

—А если я… откажусь?— с трудом верю, что предположила подобный вариант вслух.

Нужен ли ему на самом деле мой ответ, отрицательный ли, положительный ли?

—Значит, останемся здесь до тех пор, пока не согласишься. До вечера времени полно.

—Зачем? Вы же…

—Котенок.— Рука погладила по спине, осторожно, точно я и впрямь кошка, дикая, не прирученная, не доверяющая заискивающему человеческому «кис-кис».

—Ты же можешь… не спрашивая…

—Могу. Но не хочу. Или,— Нордан посмотрел мне в лицо, пристально, насмешливо,— ты хочешь так?

Не хочу. Но с момента захвата Сина я знала, что все должно сложиться именно так. Нас, не принявших яд послушниц и молодых жриц, ждала участь неизбежного насилия, рано или поздно, так или иначе, и единственный выбор, что оставался еще в нашей власти,— смириться, уменьшив боль, позволив использовать свое тело беспрепятственно, по желанию владельца, либо же сопротивляться до последнего момента, покуда хватит сил физических и моральных, покуда не сломают.

—Нет…— выдохнула я.

Пальцы на моей шее. Странно ощущать ласку, когда жива еще память о руке на моем горле. Странно даже представить, что Нордан способен на ласку.

—Я в тебе не сомневался. Так что у нас с ответом?

—Вы же…— новая насмешливая полуулыбка и я спешно поправилась, чувствуя, как пылают щеки: — Ты же разрешил мне подумать…

—Разрешил. Теперь жду твоего ответа.

Три минуты на размышление? Много как.

—Нет,— не ответ — жалкий мышиный писк. И малодушно закрыла глаза, ожидая удара, грубого толчка к столику, любого наказания за несогласие.

Пальцы скользнули к подбородку, приподняли. Прикосновение губ к моим губам, легкое, короткое, как ночью в каморке. Следующее чуть настойчивее, сбило дыхание, оставляя теряться в догадках. И рука на спине медленно стягивала палантин.

—Уверена?

—Д-да…

Оттенок поцелуя изменился, перетек из невесомо золотистого в яркий, апельсиново-рыжий. Я лишь дернулась слабо, пытаясь привыкнуть к ощущению чужого языка, по-хозяйски уверенно исследующего мой рот. В пансионе поцелуи обсуждались живо и часто и девушки, которым довелось испытать их на себе, пользовались определенной популярностью и вызывали восхищение своими смелостью и, несомненно, «серьезным» опытом. Многие, и я в том числе, завидовали втайне этим счастливицам, однако в храме я потеряла всякий интерес к возможным плотским утехам. В теории я знаю, как надо целоваться, но на практике…

На практике суматошно билось сердце. Путались мысли, не знающие, как реагировать на неожиданное поведение мужчины. Окутывал аромат тумана, лесного мха, мягкого, бархатно-зеленого, и ягод.

Нордан отстранился, сдернул рывком палантин. Я открыла глаза, отметив краем зрения, как шифоновый отрез улетел на пол.

—Запах говорит другое,— негромко, хрипло произнес мужчина и вдруг подхватил меня на руки.

Я не удержалась от вскрика, вцепилась в плечи Нордана. Он собирается нести меня на руках через весь… почти через весь дом? А если кто-то увидит?

Собирается. Мужчина вышел из гостиной, и я зажмурилась, по-детски надеясь, что если я никого не вижу, то и меня никто не увидит. Знаю, глупо. Прислуге, как правило, известно обо всем, что происходит в доме, и работающие здесь люди прекрасно осведомлены, кто я и для чего меня купили. Не сомневаюсь, я и мое положение уже не раз и не два обсуждалось по укромным уголкам, в относительном уединении кухни, пока хозяева не слышат, и будет обсуждаться и впредь.

Стремительный подъем по лестнице, коридор, распахнутая пинком и им же закрытая дверь. Только здесь я решилась приоткрыть осторожно глаза. Небольшая гостиная с прошлого моего визита не изменилась. Спальня, обстановкой не особо отличающаяся от комнаты Дрэйка.

Нордан аккуратно уложил меня на кровать, начал резко, рваными движениями расстегивать черную рубашку, не сводя с меня пристального, тяжелого взгляда. Я застыла, не смея шелохнуться.

Это неизбежно. И если все складывается как складывается, значит, пусть будет так. Кричать и сопротивляться слишком поздно. Да и, если задуматься, зачем? Избавиться поскорее от «проблемы» и забыть, словно о страшном сне. И разве прошлым вечером я пришла в комнату Дрэйка не ради избавления? Не этого хотела от Дрэйка?

Всего лишь полежать немного спокойно. Перетерпеть. Как прежде.

Ничего сложного или нового.

Отшвырнув рубашку, Нордан присел на край постели, медленно поднял подол моего длинного платья. Тонкая ткань скользила по коже, неспешно обнажая ноги. За ней последовали ладони, столь же неторопливо провели от щиколоток до бедер под складками подола. Погладили бедра, подцепили и потянули вниз трусики. Я пыталась дышать ровно, лежать спокойно, как намеревалась, но прикосновения вызывали дрожь, непривычную, волнующую, тревожащую смутно ожиданием чего-то непонятного. Шипучая смесь страха и пугающего желания, чтобы мужчина не останавливался.

Нордан встал, и я опять зажмурилась. В пансионе анатомия изучалась довольно поверхностно, в храме — более углубленно, жрицы Серебряной должны владеть хотя бы основами искусства исцеления. У Шадора я привыкла к полуобнаженным мужчинам-рабам вокруг и после первого дня в стеклянной витрине мужские торсы, какими бы идеальными они ни были, интересовали в последнюю очередь. И сейчас дело не в полураздетом мужчине рядом. Каждую минуту я ждала грубого напора и терялась, видя иное.

Я почувствовала, как развели мои ноги, как прогнулся под двойным весом матрас. Мужское тело прижалось к моему, рождая тепло, усиливая дрожь под кожей.